город, будто заключая его в мёртвый кокон, – это куда неприятнее. Вдобавок ко всему сырой воздух посреди зимы наполняется тающей белой крупой, врезающейся с порывами ветра в усталые лица, и от этого кажется, что ты задыхаешься.

Глядишь на прохожих – и они больше не способны улыбаться, они впадают в спячку, их кожа напоминает о медузах, а взгляд угасает до следующего солнечного дня, который наступит через несколько месяцев. Тогда ещё сильнее ожесточаются сердца. Гневные локти, словно копья, прорезают толпу. Глаза леденеют, и белки загораются голубыми огнями от экранов смартфонов и планшетов. Уши наглухо закрыты наушниками. Губы двигаются вяло, либо края их, подобно увядшим цветам, опускаются вниз и недовольно сморщиваются. В эти времена человек спиной и затылком может выразить ненависть. На дорогах закованные в металл водители аккумулируют злобу, стоя в мёрзлых пробках. Темнота и холод господствуют здесь.

Если гость из другой страны приедет в Город Дождей, он решит, что более угрюмого царства ему не найти. Но он ничего не знает о четырёх месяцах темноты. Пусть он прежде переживёт их, а потом делает выводы. Четыре месяца темноты проверяют человека на прочность. Четыре месяца холода пробирают его до самых костей. Счастлив тот, кто пережил их. Счастлив оттого, что отделался очередными шрамами и рубцами, но вышел живым, излечившись от самой опасной болезни тьмы: равнодушия.

День, который хуже, чем ночь, был недолог. Вечер принёс искусственные, но всё же яркие краски разноцветных огней.

Молодая ворона почистила перья и с силой оторвалась от фонарного столба. Там, в щели крепления светильника, её мать спрятала когда-то хлеб и кусок сала, но кто-то узнал об этом, и её клюв впустую проскрежетал по металлу в поисках пищи.

Птица смотрела на людей и парила в потоках сильного ветра. Людей нужно опасаться, особенно зимой. Лучше следить за ними издали. Но это не они украли запасы. Им ни за что не догадаться, что можно спрятать еду в фонарный столб, да и наверх в городе никто никогда не смотрит.

Голуби – простофили, уж точно не могли этого сделать. Они только и знают, что найти чёрствую горбушку и клевать, пока силы не иссякнут. Сбиваются в кучи, не могут ни разделить добычу, ни унести в сторону. Им и в голову не придёт размочить чёрствый хлеб в луже или подогреть замёрзшее мясо на тёплой крышке канализационного люка. Люди умнее голубей, но ненамного. Они точно так же любят бессмысленно сбиваться в кучи.

Между тремя видами есть связь: голуби боятся ворон, а вороны – людей.

В желудке было пусто, в животе гудело, как в водосточных трубах на ветру. Когда ворона летала, она меньше чувствовала голод. Но на полёт тратились силы. Чёрная Стрела не хотела закончить так же, как закончил Кровавый Клюв, спустившийся предыдущей ночью на землю и превратившийся в чёрную глыбу льда.

Недавно ударили морозы, и там, где было сыро, стало скользко. Воздух обжигал, его можно было пить только маленькими глотками. Здания, ветки, парапеты и карнизы сковало льдом. Когти скользили по гладкой поверхности, лапы мёрзли, и приходилось долго, с мучениями выбирать место для отдыха.

Иногда птицам бросали кашу или хлеб, но в последнее время о них словно забыли. А между тем два месяца темноты уже минули, но впереди были ещё два. Наступал сильный голод.

В середине пути всегда тяжелее всего. И конца не видно, и назад не повернёшь.

 Вороне удалось наконец приземлиться на пластмассовый горшок на балконе. Чёрный блестящий глаз с любопытством заглянул в небольшую комнатку, где сидел юноша с перевязанной рукой и водил по гитарным струнам пальцами, торчащими из-под гипса.

Голова юноши была откинута назад, тёмные волосы падали на лоб, и было видно, что он сидит так давно и что ему скучно. Внезапно в комнату вошла женщина с полотенцами и открыла шкаф. Она пыталась найти место на полках, но там лежал ворох мятой одежды.

Свободной рукой женщина раздражённо скинула всю одежду на пол. А потом, отбросив полотенца на кровать, принялась сбрасывать всё содержимое полок уже двумя руками.

Было видно, как она кричит на юношу, но звук не проходил сквозь окна. Парень открыл глаза и молча смотрел на неё. В какой-то момент лицо его исказилось, он резко вскочил и вышел из комнаты.

Ворона сделала пару прыжков по перилам и увидела спальню. Юноша вошёл туда и начал выкидывать женские вещи из шкафа на пол.

Мать вошла следом за ним и, увидев на полу собственную одежду, побледнела от гнева. Она показывала пальцем на разбросанные платья, затем на шкаф, и всё говорила что-то, быстро двигая губами, видно, приказывала ему немедленно вернуть всё на место.

Парень сидел с опущенной головой на корточках и сжимал в руках её кофту, весь дрожа от негодования. Когда она вышла, он неуклюже вернул часть вещей на полку, а потом, поразмыслив, встал и вышел из спальни.

Через минуту ворона услышала скрип двери в подъезде и увидела фигуру юноши, который в новой куртке быстро удалялся от дома по обледеневшей улице.

«Глупый, вернись в гнездо. Всё бы отдала, чтобы вернуться домой».

Лапы у вороны онемели от холода, и она полетела дальше. В мускульном желудке заурчало: он непроизвольно сокращался, обманутый тем, что птица недавно проглотила несколько камешков.

Миновав пару кварталов, она заметила высокий остеклённый дом с большими окнами и мягко опустилась на антенну. На уровне двенадцатого этажа перед ней была большая гостиная, освещённая ярко горящей люстрой. Вдоль стен стояла мебель, обтянутая дорогой кожей, в углу, у колонн, важно расставив ножки, виднелся новенький блестящий рояль. Худая девочка в очках, одетая в сиреневую пижаму, сидела насупившись на стуле у рояля, скрестив руки на груди. Вся её поза выражала недовольство и скуку. В другом конце комнаты работал огромный телевизор, в нем по зелёному полю бегали футболисты. На диване лежал мужчина в рубашке и брюках и, закинув за голову руку, глядел не отрываясь в экран. На полу