хвосты, — Арен целует меня в висок и неохотно отпускает. — Я скоро.

Провожая его взглядом, улыбаюсь: как хорошо, что он так прекрасно меня понимает и готов заступиться за Нику, чтобы мне стало спокойнее.

По пути к дворцу Арен перехватывает явно нацелившегося на нашу группку Тарлона и разворачивает обратно.

«Лера, ты ведь не хочешь обсуждать с ним производство нижнего белья имени великой денеи Валерии?» — интересуется Арен, поворачивая голову хотевшего было оглянуться Тарлона в сторону дворца.

«Не хочу».

«Я так и подумал. Ты ведь не против, если я ему объясню, что нижнее белье не должно носить твое имя?»

«Не против, — кажется, я улыбаюсь до ушей. — Но производить хорошее нижнее белье здесь — хорошая идея, не все же нам с тобой контрабандой заниматься».

«Конечно, Лера, только без рекламных кампаний о том, как я люблю тебя в этом белье и особенно люблю раздевать, и это — залог нашего семейного счастья».

«А что, он уже что-то такое задумал?»

«Готов поспорить, что да».

Что-то мне уже жалко Тарлона. «Арен, пожалуйста, помни, что он, возможно, наш будущий родственник, он же за Элидой ухаживает...»

«Это невозможно забыть».

Мои гвардейцы тактично ждут, когда закончится наш с Ареном мысленный диалог. Тряхнув головой, разворачиваюсь к Вильгетте.

— Как твой папа? Сильно переживает?

— Счастлив, что так легко отделался. Спасибо. Правда спасибо, обычно драконы жестко карают, а тут... — Всплеснув руками, Вильгетта подходит и обнимает меня. — Когда впервые тебя увидела, не думала, что ты такая... интересная.

У меня слезы наворачиваются от приступа ностальгических чувств, хотя первые наши встречи приятными не назовешь.

— Я тоже предположить не могла, что так все сложится, и что мы с тобой сможем нормально общаться.

Отпуская меня, Вильгетта улыбается:

— Теперь ты дракон, понимаешь, как иногда тяжело сдержать свою звериную натуру.

— О да. Присядем? — Устраиваюсь на скамейку, и все присаживаются рядом, благо ее размер позволяет, и если Арен вернется, ему места тоже хватит. — Иссена, как тебе родные Геринха?

— Шумные, но милые, особенно когда вечером Геринх достает лютню: все так слушают его, и большие, и маленькие. Геринх в папу пошел, — в голосе Иссены чувствуется улыбка.

— Валариона отправят по обмену в Великий институт Нарака, — подхватывает спонтанный отчет Ника. — Но Санаду выбил ему программу экспериментального совместного обучения для лучшего взаимопонимания или как-то так, так что Валарион будет регулярно приезжать в Академию. А еще у нас новая студентка с Терры, ее забросило при спонтанном схождении миров после снятия межмировой печати.

— Землянки атакуют, — усмехаюсь я, подставляя лицо солнцу. — Это интересно.

Кашлянув, заговаривает Бальтар, и его сочный медведеобортный бас заглушает лягушек:

— Понимаю, что у нас и так были то больничные, то отпуска, но я хочу попросить недельный отгул. Не сейчас, через две недели. У дедушки будет юбилей, соберется вся семья, и я хотел бы представить им Вильгетту.

— Конечно я вас отпущу, даже если снова начнется конец света... Ингар, только ты не рассказал, как у тебя дела.

— Замечательно. Я на хорнорде катался и делал подношение богине Шааршем.

— Это же просто прекрасно! — восклицаю я, наверное, слишком воодушевленно, но что поделать, у меня великолепное настроение, и известие о том, что Ингар находит общий язык с не принимавшими его раньше родичами, его только усиливает.

Светит солнце, теплый ветерок ласкает лицо. Старательно квакают лягушки.

— Хорошо поют... — вздыхает Ника.

Из-за башни выскакивает громадный темный хорнорд, эта помесь яка, слона и верблюда с носорогом резко тормозит перед статуей и опускает плоскую рогатую морду в воду. Лягушки бросаются в стороны, и вместо хорового кваканья теперь слышится жадное всасывание воды, будто мощный насос работает.

Вылетевший из-за башни Элоранарр, сверкнув крыльями, окидывает картину разорения пруда суровым взором и изрекает:

— Оставлю-ка я его здесь. Чтобы был повод заглядывать. И чтобы меня здесь хоть кто-то ждал. — Он вздергивает подбородок, а я выкрикиваю, пока не улетел:

— Элоранарр, здесь тебя всегда ждут, не сомневайся!

Элоранарр висит в воздухе, размеренно взмахивая золотыми крыльями. Отмахнувшись, но и не споря, он улетает, оставив нам хорнорда. Очень большого хорнорда — три метра в холке.

— Ингар, ты, кажется, говорил, что имеешь опыт общения с ними, — начинаю я. — Будешь за ним ухаживать, выезжать...

Подлетает Элоранарр, садится зверю на загривок и с истинно драконьей жадностью заявляет:

— Это мой хорнорд, никому не отдам.

Он дергает его за длинную шерсть, хорнорд вытаскивает морду из пруда и убегает обратно за башню.

Лягушки забираются на свои полочки у ног статуи, усаживаются в ряды и принимаются величественно квакать. В императорском дворце снова наступает покой...

Эпилог первый, Киндеонский

Непризнанный мир Киндеон, сердце ордена Очищения

Багряный диск солнца медленно сползает на горизонт, и по впадинам холмов расползается тьма, словно сама земля сочиться ею, наполняется миазмами зла.

В темных коридорах замка царит тишина, не слышно поступи слуг, не слышно даже дыхания, и слабые

голоса пленников не проникают сквозь толстые камни стен и полов. А в центре массивного строения, в зале совещания верховных инквизиторов, собрались правители и даже основатели многовекового Ордена: бледные, сильные... вампиры.

В их сборище нет никакой помпезности: на круглом столе валяются игральные карты, кости, шашки, фишки, столпились бутылки драконьего вина — достаточно крепкого напитка, чтобы подействовать даже на архивампира.

— Пас, — Марабелл, бывшая невеста Санаду, сбрасывает карты и откидывается на стуле, балансирует на двух ножках. Сквозь полуопущенные ресницы наблюдает, как семь вампиров, один за другим, выходят из игры, не имея необходимых для повышения ставок золотых фишек, каждая из которых обозначала личного некусанного пленника из добытых в рейдах по миру.

В конце концов, остается лишь