много читал, писал, любил ходить на охоту. А те, кто был помоложе, и кому такая размеренная жизнь надоедала, уходили в бега. Охраны не было, и побег заключался в том, что они просто уезжали. Так Джугашвили «бежал» где-то около десятка раз.

Но уже в самом начале новой власти, в августе 1918 г. Ульянов (до покушении на него Ф. Каплан и декрета о терроре) в телеграммах на места требует «сомнительных запереть в концентрационный лагерь вне города», и кроме того «провести беспощадный массовый террор». Не виновных, а сомнительных. И в следующие десятилетия этой людоедской властью в лагерях были погублены миллионы таких «сомнительных», а ещё больше изуродованных жизней! А когда читаешь во втором томе «Архипелага ГУЛАГ», как они питались, одевались, каким издевательствам их подвергали — кровь стынет в жилах. Впрочем, есть такие, кто не очень склонен верить А. Солженицыну. Тогда надо почитать Варлаама Шаламова. Это великая литература о великих страданиях. Она не может лгать.

Руководили этим разрушением «народные комиссары», ещё одна фикция, нагло созданная теми, кто к народу не имел никакого отношения. Читаем у Горького: «Народные комиссары относятся к России как к материалу для опыта, русский народ для них та лошадь, которой учёные-бактериологи прививают тиф…». Этими «народными», снедаемыми жаждой власти и ненавистью к русскому народу руководило одно стремление: разрушить и расстрелять как можно больше, — это они считали самой надёжной гарантией удержания власти. Как пишет Горький, если перевести эту стратегию «на простецкий язык человека массы, матрос Железняк сказал, что для благополучия русского народа можно убить и миллион людей». Убили, уморили голодом гораздо больше, десятки миллионов.

Фикцией был лозунг построения государства для народа. Народу не давали умереть (и то в лучшие времена), но всё сверх минимума, обеспечивающего выживание, отбиралось и шло сначала на мировую революцию, потом на прокорм социалистического лагеря, а у русского народа ещё дополнительно находили что изымать на содержание «союзных» республик. З. Бжезинский — ещё одна фикция — назойливо повторяет заклинания «об освободительной борьбе центральноазиатских государств от российского колониализма», и Чечне, «находящейся на грани вымирания в результате политики геноцида» [11]. Как говорили у нас в Одессе, чтобы хоть одна колония немного пожила, как среднеазиатские республики в СССР, и чтобы хоть у одного геноцида было чуть-чуть процветания из Чечни.

На фоне удручающего нагромождения фикций, образовавшегося в России в течение последних ста лет до сих пор ведутся споры, когда появились первые признаки вырождения большевизма, когда партия отклонилась от «ленинского курса», в чём заключалась «вульгаризация» марксизма-ленинизма и т. д. Но вся эта ложь была изначально фикцией, и дальше ей вырождаться было некуда.

Внимательный взгляд на всём, скроенном наспех и схваченном «на живую нитку» большевиками, видел печать ненастоящести. Такими были «дома культуры», построенные из кирпичей взорванных храмов, сами храмы, стоящие без куполов и превращённые в отстойники для фекалий или цеха; монастыри, превращённые в исправительные колонии. Всё было не на своём месте, все были случайно попавшими на чужое место, жили в чьих-то квартирах, прежних хозяев которых поглотило жестокое время. В этих квартирах, домах, местах раньше текла настоящая жизнь, сменившаяся при большевиках на урезанное, усечённое до минимума существование, в котором невозможно жить, а можно лишь отбывать, как то исхитриться пересидеть и дождаться того момента, когда наконец начнётся настоящая жизнь. А в той жизни всё не сходилось одно с другим: идеология с убогой действительностью, стоящий чуть ли не на пороге коммунизм с жуткими бытовыми условиями и советским общепитом, требующим каких-то небывалых стальных желудков, и вообще вся жизнь, требующая стальных нервов. «Как закалялась сталь» — вот так и закалялась. Советский социализм создал какую-то невероятную смесь энтузиазма и предательства, пассионарности и пассивности, казалось бы, самых хороших намерений с хамством. Это сочетание несочитаемого только усиливало ощущение фиктивности.

Открывшиеся было музеи в дворцах русской аристократии вскоре были ликвидированы в буквальном смысле, потому что большая часть их коллекций и обстановки были проданы за границу и разворованы. В залах дворцов Строгановых, Шереметевых, разгороженных фанерой, разместились ЖЭКи, бухгалтерии, различные банно-прачечные управления. Были и редкие случаи везения: особняк С. Морозова на Спиридоновке стал домом приёмов министерства иностранных дел, дворец Юсуповых на Мойке — Домом учителя, дворец Великого князя Владимира Александровича — Домом учёных, были превращены в музеи дворцы Романовых в пригородах Ленинграда, Зимний дворец, Архангельское и Кусково в подмосковье, собор в Перми в картинную галерею, в Свердловске в исторический музей. Но это капля в море. Всё остальное брошенное разрушаться, перестроенное, перекроенное производило тягостное впечатление несоответствия, нелепости, абсурда. Даже мощная промышленность, созданная ими, тоже оказалась временной. В 1990‑х большая её часть в считанные годы была уничтожена или оказалась в руках иностранцев.

В СССР власть всецело принадлежала партийной номенклатуре, а не мифическим Советам. Эта технология продуцирования фикций была принята в качестве основы для строительства нового государства, не понимая, что это путь в никуда. Была такая поговорка: «Они делают вид, что платят, мы делаем вид, что работаем». Когда обе стороны достигли предела в создании фикции, что сделало движение дальше в этом направлении невозможным, СССР развалился.

Сутью большевизма является его весьма умело скрытая оккупационная сущность. Это гибридная оккупация — управление, осуществляемое ничтожным по численности меньшинством, существенно отличающимся по своим целям, ценностям и национальным традициям от большинства населения страны. В значительной мере оно было внешним, потому что вся верхушка новой власти, этот сброд непонятного рода и племени, была ввезена в Россию в 1917 году. И они должны были выполнить обязательства по развалу страны, взятые на себя перед теми, кто их финансировал.

Большевикам народ России надо было обезглавить, лишить национальных ценностей и святынь, превратить в послушную, запуганную массу. А чтобы работали за хлеб и воду, внушить им, что они строят светлое будущее. Гитлеровцам были нужны яйца, масло, рабочие руки. Народ уже был сломлен (так по крайней мере им казалось), значит можно, чтобы привлечь людей на свою сторону, открыть им церкви. Тут большевикам некуда было деться, пришлось и им религиозный дурман возвращать. Сегодня США так же нужны ресурсы, территория России. Способ их получения — капитальная промывка мозгов и внедрение полностью манипулируемой «демократии». Внешнее управление, как мягкий вариант такой оккупации, был реализован на Украине минимальными силами, с минимальными затратами, и сравнительно небольшими жертвами. Оказывается, народ можно так оболванить, что он сам засунет шею в петлю.

Но как выясняется, делать вид — это любимое занятие любой власти. При том, что в современной России есть отдельные области, где социальная поддержка вполне