А. А. Новиков[688]), именно этот документ, ставший зримым свидетельством сдвига во внешнеполитическом курсе ФРГ, стал «заключительным аккордом канцлерства Л. Эрхарда и нереализованным началом новой немецкой “восточной политики”». Хотя, как признали те же авторы, при Л. Эрхарде и Г. Шредере «не произошло кардинальных изменений во внешнеполитическом курсе ФРГ, налицо было лишь некоторое… смещение акцентов: правительство начало бросать осторожные взгляды на Восток».

Новая страница в истории внешней политики ФРГ была связана с приходом к власти «большой коалиции» в составе ХДС/ХСС и СДПГ, где весь блок внешней и «германской» политики оказался под контролем лидеров СДПГ Вилли Брандта и министра внутригерманских отношений Герберта Венера. Хотя, как справедливо указали целый ряд историков (Н. А. Нарочницкая, Н. В. Павлов, А. А. Новиков, К. Хакке[689]), «внешняя политика “большой коалиции” представляла собой компромисс», поскольку «ХДС/ХСС и СДПГ договорились проводить более независимую политику как в отношении Вашингтона, так и в отношении Парижа, и активизировать свои усилия на восточном направлении». При этом начавшийся процесс «разрядки» между СССР и США почти никак не повлиял на внешнюю политику нового кабинета К. Г. Кизингера даже несмотря на то, что германский МИД возглавил В. Брандт. Как писали многие историки, политики и эксперты, большинство членов «большой коалиции» из блока ХДС/ХСС уже давно и прочно «обосновались в окопах “холодной войны” и реально не могли преодолеть инерцию конфронтационного мышления»[690]. Но вместе с тем важным достижением «большой коалиции», в отличие от «малой коалиции» Л. Эрхарда — Г. Шредера, стало то, что именно К. Г. Кизингеру и В. Брандту все же удалось примирить «голлистов» и «атлантистов» и существенно улучшить отношения с Парижем, проявляя «величайшую покладистость» в отношениях с генералом Шарлем де Голлем, что неизбежно привело к нормализации советско-германских отношений.

Уже в середине декабря 1966 года в первом правительственном заявлении К. Г. Кизингер, опираясь на поддержку В. Брандта и его ближайшего соратника Эгона Бара, впервые уделил особое внимание отношениям с Советским Союзом и налаживанию взаимовыгодного диалога с ним. Более того, в том же заявлении правительство «большой коалиции» сделало существенный шаг в сторону от «доктрины В. Хальштейна», предложив всем восточноевропейским правительствам установить дипломатические отношения с ним, не разрывая связей с ГДР. В итоге на свет появилась «теория природного изъяна», которая, по сути, позволила боннскому правительству пробить первую брешь в реализации своей «восточной политики» и уже в январе 1967 года установить дипломатические отношения с Румынией. Правда, данный шаг был довольно болезненно встречен руководством ГДР, и уже в начале февраля 1967 года на совещании министров иностранных дел стран — участниц ОВД в Варшаве по его инициативе был принят так называемый антипод «доктрины В. Хальштейна», получивший название «доктрины В. Ульбрихта», которая гласила, что страны Варшавского блока не должны идти на нормализацию своих отношений с ФРГ до тех пор, пока боннский кабинет «не пойдет на контакты с ГДР, признав ее если не в международно-правовом, то хотя бы в формальном плане»[691].

Эту позицию восточногерманского руководства, особенно после событий «Пражской весны», всецело разделяло и советское руководство, которое, взяв на вооружение новую «доктрину Л. И. Брежнева»[692], даже наложило вето на горячее желание Т. Живкова и Я. Кадара пойти на установление дипотношений с ФРГ. Более того, как считают ряд историков (Н. В. Павлов, А. А. Новиков[693]), исходя из хорошо известного принципа, что «лучшая защита — это нападение», высшее советское руководство осенью 1968 года инициировало начало целой пропагандистской кампанию по дискредитации ФРГ, «правительство которой ведет подготовку к войне» и активно подстрекает рост реваншистских и милитаристских настроений в западногерманском обществе.

Между тем Советский Союз, пытаясь преодолеть возникшую изоляцию на мировой арене после событий «Пражской весны», уже в середине марта 1969 года на Будапештском совещании Политического консультативного комитета стран — участниц ОВД предложил провести общеевропейскую конференцию по безопасности и сотрудничеству в Европе. Как ни странно, но именно кабинет К. Г. Кизингера — В. Брандта первым проявил интерес к этому предложению и уже в июле 1969 года в преддверии новых парламентских выборов не только заявил о своем желании провести двусторонние переговоры с Москвой по вопросу «неприменения силы», но и выразил полную готовность принять участие в общеевропейской конференции по безопасности при обязательном участии в ней представителей США и Канады. Более того, еще в апреле 1969 года был подписан межправительственный договор между СССР и ФРГ о строительстве двух заводов по производству труб большого диаметра, а в июне на Ганноверской ярмарке министр внешней торговли СССР Николай Семенович Патоличев и министр экономики ФРГ Карл Шиллер детально обсудили возможность заключения знаменитой сделки века «газ на трубы», которая будет официально оформлена в городе Эссене между Минвнешторгом СССР и немецкими концернами «Рургаз» и «Маннесман» отдельным соглашением, подписанным 1 февраля 1970 года. Кроме того, немаловажным сигналом того, что правящие круги ФРГ были готовы сделать прорыв на «восточном направлении», стало избрание новым президентом ФРГ одного из самых активных сторонников «новой восточной политики» Густава Хайнемана.

Однако настоящий прорыв в советско-германских отношениях наступил только тогда, когда в конце октября 1969 года по итогам парламентских выборов к власти впервые пришла коалиция СДПГ/СвДП, где первую скрипку стали играть новый федеральный канцлер Вилли Брандт и вице-канцлер и министр иностранных дел Вальтер Шееле, в лице которого, как выразились ряд историков, лидер германских социал-демократов «нашел уникального партнера для реализации своего внешнеполитического курса»[694]. Сразу после победы на выборах новое правительство ФРГ огласило свою программу, где впервые признало сам факт существования ГДР как независимого германского государства. Хотя, впрочем, это вовсе не означало намерения ФРГ официально признать своего восточного соседа. Данная программа В. Брандта содержала лишь призыв к поиску путей для улучшения отношений между двумя Германиями параллельно с углублением сотрудничества ФРГ в рамках НАТО. Хотя тогда же новое правительство ФРГ направило ноты правительствам СССР и Польши с предложением начать реальное обсуждение всех нерешенных проблем, на что были немедленно получены положительные ответы из Москвы и Варшавы.

Затем в конце ноября 1969 года кабинет В. Брандта заявил о присоединении ФРГ к Договору о нераспространении ядерного оружия в качестве неядерного государства, официально отказавшись от каких-либо претензий на обладание им[695]. Этот шаг вызвал вздох облегчения в Москве, поскольку был наконец-то устранен один из главных источников недоверия советского руководства к официальному Бонну. А уже через неделю, в начале декабря, Первый секретарь ЦК СЕПГ Вальтер Ульбрихт по подсказке Москвы направил Вилли Брандту