гнойные чирьи сидят.

Какова же была наружность даоса?

Разные ноги: одна коротка,

    длинная слишком другая.

Видно, по лужам тащили его —

    так его грязь покрывает.

Если при встрече захочешь спросить,

    где отыскать его дом? —

В землях на запад от речки Жошуй,

    в рощах бессмертных Пэнлая.

Цзя Чжэн велел пригласить монахов и первым делом осведомился у них, в каких горах они занимались самоусовершенствованием.

– Вам это знать ни к чему, почтенный господин, – ответил буддийский монах. – Нам стало известно, что в вашем дворце есть страждущие, и мы пришли, чтобы их исцелить.

– В моем доме двое людей подверглись наваждению, – сказал им Цзя Чжэн. – Не знаю, какими чудесами можно их исцелить.

– И вы спрашиваете об этом у нас? – вмешался в разговор даос. – Ведь у вас есть редчайшая драгоценность, которая может излечить недуг!

– Да, мой сын родился с яшмой во рту, – подтвердил Цзя Чжэн, взволнованный словами даоса, – и на ней написано, что она способна охранять от зла и изгонять наваждения. Однако мне еще ни разу не доводилось убедиться в ее чудодейственных свойствах!

– Это потому, что в ней кроется кое-что неведомое вам, почтенный господин, – пояснил буддийский монах. – Прежде «бао-юй» обладала чудесными свойствами, но заключенный в ней дух ныне лишился своей волшебной силы, ибо увлечение музыкой и женщинами, жажда славы и богатства и другие мирские страсти, словно сетью, опутали ее обладателя. Дайте мне эту драгоценность, я прочту над ней заклинание, и она вновь обретет свои прежние чудесные свойства.

Цзя Чжэн снял яшму с шеи Бао-юя и передал монахам. Буддийский монах взвесил яшму на ладони и глубоко вздохнул:

– Вот уже тринадцать лет, как расстались мы с тобой у подножия хребта Цингэн! Хоть и быстро течет время в мире людском, но твои земные узы еще не оборваны! Что поделаешь, что поделаешь! Как счастлив ты был когда-то!

Был в прежнее время ты с небом не связан

    и не был в союзе с землей.

Хотя твое сердце не знало про радость,

    и скорбь не владела душой.

Лишь после того, как расплавили камни,

    вселилась душа и в тебя,

И ты, меж людей очутившись, столкнулся

    с неправдой и правдой мирской.

И как жаль, что нынче приходится тебе нести бремя земного существования!

Румяна запачкали блеск драгоценный,

    покрыл его пудры налет.

Решетка окна неразлучницам-уткам

    свободы никак не дает.

Минует твой сон и глубокий и сладкий,

    в конце пробужденье настанет,

Придет воздаянье за зло и обиды,

    уйдет с представленья народ.

Буддийский монах замолчал, несколько раз погладил яшму рукой, что-то пробормотал над нею и, протягивая ее Цзя Чжэну, сказал:

– Эта вещь вновь обрела чудодейственную силу, будьте осторожны и не пренебрегайте ею! Повесьте яшму в спальне мальчика и не позволяйте никому из грешных людей, за исключением близких родственников, прикасаться к ней. Через тридцать три дня ваш сын поправится!

Цзя Чжэн распорядился, чтобы монахам подали чаю, но те уже исчезли, и ему ничего не оставалось иного, как в точности выполнить все, что ему было сказано.

Действительно, Фын-цзе и Бао-юй с каждым днем чувствовали себя все лучше и лучше, к ним вернулось сознание, они испытывали голод. Только теперь матушка Цзя и госпожа Ван немного успокоились.

Узнав, что Бао-юй поправляется, Дай-юй стала возносить благодарение Будде. Глядя на нее, Бао-чай засмеялась.

– Чему ты смеешься, сестра Бао-чай? – спросила ее Си-чунь.

– У Будды Татагаты забот больше, чем у любого смертного, – ответила Бао-чай. – Если надо спасти жизнь живого существа или защитить человека от болезней, обращаются к нему; если кому-нибудь необходимо устроить свадьбу – опять-таки просят покровительства у него. Представляешь себе, как он должен быть занят? Разве это не смешно?

– Нехорошие вы! – краснея, воскликнула Дай-юй. – У разумных людей вы ничему не учитесь, а только и знаете, что злословить, как болтушка Фын-цзе!

С этими словами она откинула в сторону дверную занавеску и выбежала из комнаты.

Если вы хотите узнать, что произошло потом, дорогой читатель, прочтите следующую главу.

Глава двадцать шестая, в которой повествуется о том, как на «мостике Осиной талии» произошел обмен влюбленными взглядами и как у хозяйки «павильона реки Сяосян» весеннее томление вызвало тоску

Через тридцать три дня Бао-юй выздоровел, ожог на его лице совсем зажил, и он снова поселился в «саду Роскошных зрелищ». Но об этом рассказывать незачем.

Сейчас расскажем, как Цзя Юнь во время болезни Бао-юя дни и ночи дежурил у его постели. Здесь же находилась и Сяо-хун, которая вместе с другими служанками ухаживала за больным. Часто встречаясь друг с другом, молодые люди постепенно сблизились. Однажды Сяо-хун заметила в руках Цзя Юня платочек, очень напоминавший тот, который она когда-то потеряла. Ей захотелось спросить об этом юношу, но она постеснялась.

После посещения буддийского и даосского монахов отпала необходимость в присутствии мужчин возле больного, и Цзя Юнь вновь занялся посадкой деревьев. Сяо-хун пыталась забыть о платочке и о Цзя Юне, но это ей не удавалось, и в то же время она не решалась поговорить с юношей из опасения, что люди могут заподозрить в этом что-нибудь нехорошее.

Однажды, охваченная колебаниями и совершенно расстроенная, она сидела в комнате, как вдруг за окном кто-то окликнул ее:

– Сестрица, ты здесь?

Сяо-хун украдкой выглянула наружу через небольшой глазок в оконной бумаге и, убедившись, что это дворцовая служанка Цзя-хуэй, отозвалась:

– Здесь. Заходи!

Цзя-хуэй вбежала в комнату, села на край кровати и с улыбкой промолвила:

– Мне так повезло! Я только что стирала во дворе, как вдруг вышла сестра Хуа Си-жэнь и велела мне отнести в «павильон реки Сяосян» чай, который Бао-юй посылал барышне Линь Дай-юй. В это время старая госпожа прислала барышне Линь Дай-юй деньги, и она раздавала их своим служанкам. Когда я собралась уходить, она схватила две пригоршни монет и дала мне. Я даже не знаю сколько. Ты сохранишь их для меня?

Она развернула платочек и высыпала из него деньги. Сяо-хун тщательно пересчитала их и спрятала.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила ее Цзя-хуэй. – Мне кажется, что тебе следовало бы на несколько дней уехать домой и пригласить лекаря, чтобы он прописал тебе лекарство.

– Глупости! – оборвала ее Сяо-хун. – Зачем я ни