Набрался полный зал. Саня Завражный не стал ждать, пока прекратятся разговоры, смех и мелкие перемещения; он вышел на сцену к концертному микрофону, оглядел партер, помахал кому‑то рукой и сказал:

— Всех с наступившим! Начинаем, мужики.

В зале было человек шестьсот. Свет не гасили, но музыку приглушили.

— Короче, все в курсе, зачем мы здесь. Я обещал подать в отставку — я и подал. Теперь выбираем другого командира. Щебетовский Георгий Николаич и Лихолетов Сергей Василич. Вы их знаете. Сперва они маленько расскажут про свои программы, потом проголосуем. Серёга, шуруй сюда, на башню.

Зал по привычке захлопал. Серёга бодро шагал к сцене по центральному проходу между рядов. Он был в расстёгнутом пуховике и с сигаретой за ухом — словно бы торопился промотать ненужную процедуру, заранее уверенный в своей победе. Он снисходительно улыбался и хлопал по протянутым рукам. Он был готов к триумфу, к тому, что его приветствуют, будто рок‑звезду.

С высоты сцены Серёга оглядел зал. Все свои. Гоша Лодягин. Жека Беглов с непривычными усами. Птуха. Темурчик Рамзаев. Вован Расковалов и тут не влезает в кресло, весь растопырился. Справедливый Вася Колодкин. Простак Лёха Бакалым. Всегда хмурый Андрюха Воронцов. Дудоня. Дурак Зюмбилов с какой‑то дурой. Демьян Гуртьев на инвалидной коляске. Лега Тотолин. Серьёзный Володя Канунников. Сашка Флёров — костыль с одной стороны, Ленка с другой. Виталя Уклонский. Гриша Минёр. Чибис и Чича, наверное, поддатые. Воха Святенко с женой. Надменный Чеконь. Немец…

— Что сказать? — спросил Серёга у зала. — У меня было время подумать, как жить. — Зал засмеялся. — Тут, в Батуеве, мы раскрутились. Надо крутиться на всю страну. «Афганская идея» нам везде поможет. Будем завязываться с обществами «афганцев» в других городах, в Москве. Свои своих поддержат. Будем торговать, наладим перекрёстные поставки. В правительстве тоже есть «афганцы», если не министры, так один хрен не маленькие люди. Дел — во! — Серёга полоснул себя по горлу. — Возможностей дофига. Всех сдвинем, бля!

Зал одобрительно зашумел, кто‑то воодушевлённо свистнул.

Серёга ловко спрыгнул со сцены и сел на стул возле выхода из зала.

— Теперь Щебетовский Георгий Николаич, — объявил Завражный.

Щебетовский был в мягком пиджаке и белом свитере — очень надёжный, располагающий к себе, такой умный в вежливо затемнённых очках.

— Сложно говорить после зажигательной речи Сергея Васильевича, — он покачал головой. — Но я попробую. Я не могу обещать каких‑то грандиозных проектов на всю страну. Мой масштаб скромнее. Будем развивать то, что есть. Поддержим новое связями и кредитами. А главное — социалка. На посту руководителя организации я гарантирую вам выдачу ордеров на дома по улице Сцепщиков, гарантирую места в двух детсадах там же, на Сцепщиках, индексацию доплат из Фонда каждые полгода и беспроцентные ссуды.

Щебетовский тоже рассматривал зал — оценивал, много ли жён. Марина улыбнулась ему с четвёртого ряда. Щебетовский был уверен, что Серёгины яростные планы никому уже не нужны. Надоело. Люди хотят покоя.

— Всё ясно! — завершил выступления Завражный. — Кандидатов попрошу. — Он указал майору в сторону. — Мужики, ставим птичку и сдаём листочек.

Зал загомонил. «Афганцы» обсуждали кандидатов, наклоняясь, ставили галочки, складывали бюллетени пополам и передавали по рядам вперёд. Лена Спасёнкина и Маша Ковылкина ходили перед сценой и собирали листки.

— Здравствуй, Сергей, — напротив Серёги стоял Басунов. — Как дела?

Серёга молча смотрел на Витьку. Он знал, что Басунов теперь работает у Щебетовского. Не бить же за это по морде. Хотя Басунову не помешало бы.

— Нормально дела, Витёк, — с чувством сказал Серёга.

— Я проголосовал за тебя, — сообщил Басунов.

— Спасибо, Витёк.

Рядом со Щебетовским Басунов осознал, что Лихолетов — не тема. После убийств Быченко и Гайдаржи тормоза ни у кого уже не работали. В этой ситуации для Басунова «быть Серёгой больше Серёги» означало огрести себе проблемы, угодить за решётку, словить пулю. С Серёгой нет перспективы.

— Если нужна помощь, Сергей, я всегда постараюсь.

— Я запомню, Витёк.

Завражный снова вышел к микрофону. Он был явно растерян.

— Мы ещё перепроверим листочки, — сказал он, перебирая в руках кипу бюллетеней, — но по первому подсчёту однозначно победил Щебетовский.

Герман сидел недалеко от сцены и недалеко от Лихолетова. Он видел, с каким лицом Лихолетов выслушал итог выборов. Это было так, точно Серёгу предали, выстрелили в спину. Серёга был невысокого роста, но никогда не казался низеньким. А сейчас он стоял перед всеми на углу сцены маленький, взъерошенный, отхлёстанный по лицу. Он проиграл «Коминтерн».

В последний раз Лихолетов и Щебетовский разговаривали в феврале 1998 года. После очередного заседания районного суда оба они вышли на крыльцо и курили, ожидая, когда водители подадут машины: Щебетовского на «бумере» возил Басунов, а Серёгу на «гелике» — Сучилин.

Серёга смотрел на заснеженную улицу и щурился от жёлтого блеска окон и сугробов — в радужной ледяной дымке солнце казалось вырезанным из фольги. Машины порознь пролетали мимо райсуда, поднимая белёсую муть, и тормозили на перекрёстке у светофора, сбиваясь стадом. Серёга вспоминал, что два года назад в подвале этого здания в блоках‑«стаканах» он встречался с Танюшей, которую привозил Басунов. А теперь он уже не заключённый и сам таскает в этот суд того, кто когда‑то его прессовал, — Щебетовского.

Щебетовский подошёл поближе, поправил затемнённые очки.

— Напрасно ты всё это затеял, Сергей Васильевич, — мягко сказал он. — У твоей стратегии нет судебных перспектив. Только нервотрёпка.

С Щебетовским, точнее с «Коминтерном», Серёга судился уже полгода. Он нанял юристов, которые проанализировали ситуацию, рассмотрели все документы и разработали план кампании. Стоила кампания дорого, и боролся Серёга в одиночку: никто из парней ему не помогал — но никто и не мешал.

— А чего же вы тогда так настырно разыскивали мою папочку, Георгий Николаевич? — усмехнулся Серёга. — Нервотрёпкой не обойдётся. Я уверен, что такую кость вы не разгрызёте. Подавитесь. Поперёк горла встанет.

Серёга напоминал майору о скоросшивателе с бумагами «Коминтерна». Без этой папки Быченко и Гайдаржи, командиры «Коминтерна», вели дела тяп‑ляп и не оформляли решения Штаба по протоколу. Следовательно, все постановления руководства «Коминтерна» сейчас можно было оспорить, признать недействительными или отменить по формальным основаниям.

— Чего ты добиваешься? — раздражённо спросил Щебетовский.

Он помнил, что нельзя давать волю чувствам, но власть разъедала его характер, и он потихоньку переставал сдерживаться. Щебетовского злил этот «афганец», этот быдло‑фюрер, который почему‑то не раздавился в СИЗО.