Женчик, — Карп сморщился и потёр виски. — Почему тебе пришло в голову, вместо того, чтобы мне прямо сказать…

— Я решила, что в этой ситуации старшая в семье — я. Она, конечно, жить без тебя не может, но она тебя не знает! А Женька Безрук, с которой ты пять лет проучился в одной группе, на которой ты был женат, твой финдиректор, и, надеюсь, правда — друг без дураков, она — знает! Я решила, я ей докажу, а вернее, покажу, иначе нам придётся девочку хоронить. И кто знает, может вместе с ней тебя, Валерианыч! А я на это не согласна, уж ты как хочешь, только не согласна, и всё!

Усатая «Большая рыба» шумно вздохнул, но ничего не сказал. Женя тоже помолчала немного. На её лице сменялись выражения грусти, неуверенности и смущения. То, что наконец, победило, вызвало молчаливое удивление слушателей, ловивших каждое ее слово. Это было, несомненно, лукавство, озорство, если не нахальство. Финдиректор встала, прошлась взад-вперёд и приступила к рассказу. Начала она так.

Мы все давно знаем друг-друга. Я человек рациональный, трезвый, вовсе не склонный к риску, но тут я пошла ва-банк. Да, это была авантюра. Да, я думала — если что не так, Карп удавит меня шёлковым шнурком и будет прав. Однако я одна придумала «киднеппинг — шантаж», организовала и уговорила всех действующих лиц. Моей целью было доказать, что мой старый друг — человек верный, бескорыстный и готовый для тех, кого он любит на всё. А любит он нас. Нас, а не деньги! Ну вот вам и всё. А дальше просто. Санитарным самолётом Сима была доставлена в Москву. Она была вне опасности, но страшно слаба. Она и сейчас не очень, да не о том разговор.

Это я подбросила письма. Я упросила её обещать мне подождать и сказала — не докажу, не буду больше ей мешать уйти. Даже помогу! Помогу! — звенящим голосом, несмотря на протестующие возгласы и жесты домашних повторила она.

Сима обещала. А я начала игру и всюду установила камеры. Она видела, как Кубанский волновался и рисковал. Видела его решимость. Карп ничего не знал! Для него не только миллионы были — чихня, но и собственная жизнь. Когда ему сказали, что пристрелят сейчас. Когда грозили взорвать и приставляли пистолеты к спине, как держался! Как без колебаний сказал — тогда мы вместе умрём! Как он сказал — я ни на иоту не стану рисковать жизнью Серафимы! Всё это бедная девочка — прозрачная от потери крови, круглая сирота, у которой кроме нас на свете никого нет, слышала сама и видела тоже сама. Я ей установила экран. И она поверила, боже ты мой, поверила! Никакой Тюриной, а только она. Никаких подозрений, но недоразумение. Её — любят! И не для Тюриной, для неё…

— Как я подумаю, что она уже пережила! Смерть родителей, смерть стариков, что её вырастили… Эту самую свою непохожесть, чувствительность…, — всплеснуда руками Тамара.

— Снова сиротство, но тут, наконец судьбина смилостивилась. Карп для неё всем на свете был, я понимаю. Да — всем на свете и ещё «всеми». И потерять его, да ещё так — доказывать, что ты не вор, не подлец! — пробормотал Феликс.

— Ребята, она решительно не хотела назад в эту жизнь. И классной специалистки и ледяной карьеристки Тюриной не могла в качестве соперницы перебороть.

Женя закашлялась и сделала паузу, а Карп Кубанский, давно проявляющий признаки нетерпения и беспокойства, вскочил со своего места. Его сдержанные манеры улетучились, он размахивал руками и совершенно не свойственная ему растерянность отражалась в его расширившихся глазах.

— Стой, Евгения, какого лешего… Тюрина? Я ничего не понимаю. Она тут в отпуск хочет на две недели, — невпопад добавил Кубанский. — Собралась на Гавайи…

— Кто — на Гавайи — Ира? — брови Николай Палыча от удивления взлетели вверх, — она даже в выходные трудится, вечерами, по субботам, по воскресениям…

— А она замуж выходить едет, то есть, не едет, летит. В свадебное путешествие!

— Погодите, тогда о чём же сыр-бор? — брякнул Палыч и тут же стушевался.

— Как — замуж? Значит она… того…смогла влюбиться?

Почти одновременно воскликнули Феликс и Тамара.

— А почему бы и нет? Она, конечно, рациональная в квадрате, за что не возьмись. Ира уже заказала роскошный банкет и выбирает кольца. Сомневается, не лучше ли платина…

— Ой, Пуша, да перестань, все это похоже на шутку. Очень с ней не вяжется, — на этот раз заспорила Безрук. — Она не снисходит к подобным мелочам. По сравнению с Большой Карьерой любовь, женитьба — такая чушь!

— Нет, она выходит замуж, я приглашён на свадьбу, про карьеру как раз ни слова. Я с женихом знаком, это сын нашего замминистра, и маму знаю по работе, она — генеральный директор «Мосбензоглоб» — ошарашенно возразил Карп.

Первой засмеялась Клава. Она с облегчением робко проговорила:

— Хи-хи, вот и хорошо. Какая карьера?

Палыч вторил:

— Хо-хо-хо, шеф! Знаете что? Вы, министр и «Мосбензоглоб»! Зачем еще жених! Для полного счастья Ире достаточно!

А Женя, заливавшаяся громче всех, радостно повторяла.

— Ох! Вот это подарок! Да теперь нам никаких таблеток не надо! Министра и жениха достаточно!

— Тише Вы, — отбивался Карп Валерианыч, — что я такого сказал? Но понемногу его губы расползлись в улыбке и он басовито присоедился к общему хору, чертыхаясь, утирая слёзы и хлопая своих друзей по плечам.

— Ну а теперь я вам прочту, то, что получила из Эстонии. Было ещё и письмо, но к нему прилагалась работа — результат её разысканий, для которых Сима и поехала в командировку.

История предков матери Карпа Кубанского.

«Девочка Ольга в семье Калиновских, третий ребёнок в семье после двух старших братьев, родившаяся в 1815 году, была выдана замуж в пятнадцать лет. Её родители — подданные русской короны польского происхождения, знатного рода состоятельные люди, состояли в дальнем родстве с Елизаветой Андреевной Бибиковой, урождённой Захаржевской.

Муж её барон Авенариус фон Бэр был человек неплохой. Он получил хорошее домашнее образование, был неглуп, хлебосолен, жизнерадостен и очень богат. Рано оставшись без родителей под очень мягким, любящим опекунствум двух незамужных тётушек, он жил в своё удовольствие, ни в чём себе не отказывал и совершенно не спешил связать себя узами брака, к которому, надо сказать, относился с должным почтением. Когда, однако, пришло время подумать о потомстве и, главном образом, о наследнике имени и имения, он выбрал «подходящую» невесту серьёзно и без лишних эмоций, как поступал, скажем, при покупке кровной кобылы. Невесте было четырнадцать