В первые месяцы деятельности администрации Обамы министерству обороны также пришлось разбираться с вопросом, не имевшим отношения к внешней политике, но стоявшим высоко в президентском списке приоритетов: отмена закона «Не спрашивай, не говори» (НСНГ). Президент Клинтон в свое время настойчиво добивался для геев и лесбиянок, не скрывающих своей ориентации, права служить в американских вооруженных силах, но столкнулся с противодействием конгресса, да и высшее военное руководство встретило подобные попытки в штыки. Результатом переговоров стал компромисс, не удовлетворивший никого: по сути, геям разрешалось продолжать военную службу ровно до тех пор, пока они таятся и не заявляют открыто о своей сексуальной ориентации, то есть не демонстрируют «гомосексуального поведения». В период с 1993 по 2009 год около 13 000 военнослужащих, мужчин и женщин, были уволены со службы за гомосексуализм, о каковом стало известно либо после их собственного признания, либо в результате доклада сослуживцев вышестоящему командованию. Обама был полон решимости допустить к службе в армии гомосексуалистов, открыто заявляющих о своей сексуальной ориентации, но соглашался немного подождать. Он не хотел повторить печальный опыт Клинтона, не желал конфронтации с Объединенным комитетом начальников штабов в самом начале своего президентского срока. Это меня вполне устраивало. Думаю, все сотрудники министерства обороны, равно гражданские и военные, понимали, что перемены неизбежны, однако с учетом того, что армия задействована сразу в двух войнах и уже испытывала немалый стресс, возобладало мнение, что пока с реформами стоит повременить.

Меня терзали сомнения. Будучи директором ЦРУ, я в 1992 году отменил все ограничения, которые ранее не позволяли служить в ЦРУ гомосексуалистам. Если человек не скрывает своей сексуальной ориентации (не важно, он это или она), значит, такой человек неуязвим в данном отношении для шантажа, и потому пусть служит столько, сколько сможет, отвечая тем же самым требованиям, которые предъявляются к остальным сотрудникам ЦРУ. Однако сотрудники ЦРУ не живут и не работают вместе 24 часа в сутки 7 дней в неделю. Они не сидят бок о бок в окопах день за днем и не ютятся вместе в тесных корабельных кубриках. Следовательно, ситуация в армии и на флоте принципиально отличается от ситуации в ЦРУ; это подтвердили и мои беседы с солдатами, особенно молодыми, в Ираке и Афганистане. Помню, на обеде, где присутствовало с десяток срочнослужащих, один из них спросил о перспективах НГНС. Завязался оживленный разговор, и другой солдат сказал – так, между делом, – что если открытым геям позволят служить в армии, «мало им не покажется». Еще кто-то уточнил, планируется ли оставить закон в силе для боевых подразделений, – он имел в виду части, которые находятся в зонах боевых действий. Подобные комментарии мне доводилось слышать неоднократно. Но я не забывал, что геи обоего пола воюют доблестно и с честью, хотя вынуждены жить во лжи и в постоянном страхе перед разоблачением – и позорным увольнением со службы. В общем, когда в телевизионном интервью 29 марта 2009 года мне задали вопрос об изменении закона, я ответил: «Во многом я солидарен с президентом – много всего вокруг этого закона понаверчено, так что действовать нужно без спешки, по чуть-чуть».

Весной 2009 года стало очевидно, что велик риск обострения ситуации: кто-то вполне может обратиться в суд, а тот вынесет решение, которое потребует моментальных перемен. Подобное развитие событий представлялось мне наихудшим из возможных вариантов, и именно этот риск в значительной степени заставил меня двигаться дальше. В начале апреля на стол президенту легло первое судебное постановление – по делу майора медицинской службы Маргарет Уитт. Эта женщина пользовалась большим уважением и числилась в составе резерва ВВС на протяжении семнадцати лет. Она никогда не признавалась в своей сексуальной ориентации, но в 2004 году муж женщины, за которой Уитт ухаживала, сообщил о поведении майора руководству ВВС. Когда в 2006 году Уитт узнала, что ВВС начало расследование, результатом которого будет отставка, она подала в суд. Первая инстанция ее иск отклонила, и в июле 2007 года Уитт уволили из ВВС. По ее апелляции суд Девятого округа[99]в мае 2008 года тщательно изучил вопрос и вернул дело на повторное рассмотрение. ВВС в декабре подали апелляцию на решение суда Девятого округа в Верховный суд. В начале апреля 2009 года Обама провел совещание по этому поводу в кабинете Рузвельта в Западном крыле. Президенту явно не терпелось избавиться от закона, который он считал унизительным. Но некоторые участники совещания указали, что закон есть закон и его следует соблюдать. Президент в ответ заметил, что в таком случае он публично объявит, что собирается изменить закон.

По совету главного юрисконсульта министерства обороны, уважаемого нью-йоркского адвоката Джея Джонсона, я счел, что нам не следует обращаться в Верховный суд, и другие руководители Пентагона со мной согласились. Джонсон исходил из следующего (я ему доверял как никакому другому адвокату из тех, с кем когда-либо работал): юридически позиция правительства довольно слабая, мы вполне можем проиграть, в результате чего воплотится в жизнь мой ночной кошмар – Верховный суд в одночасье устанавливает новые правила для вооруженных сил в отношении закона НГНС. Я сообщил высшему руководству министерства, что решение не подавать апелляцию не означает каких-то радикальных изменений в нашей политике, это сугубо технический – точнее, юридический – способ справиться с конкретной проблемой.

Эта дискуссия стала предметом нашей с Малленом первой встречи с Обамой по поводу закона НГНС 13 апреля. Мы согласились с тем, что закон необходимо менять, но, чтобы «смягчить негативные последствия», требовалось обойти всевозможные острые углы, которых было в избытке. Я говорил с президентом весьма откровенно. Надо помнить, сказал я, что среди американских военнослужащих много уроженцев Юга, Среднего Запада и горных районов Запада, причем чаще всего это выходцы из малых городов и сельской местности. Они воспитывались на консервативных ценностях и вообще более религиозны, чем прочие американцы. В армию они идут по целому ряду причин, но часто записываются на службу по настоянию (или по крайней мере с одобрения) отцов, тренеров и проповедников. Вооруженные силы не вправе отмахиваться от демографических и культурных реалий, мы вынуждены признавать их и работать с ними, если всерьез рассуждать об изменении закона НГНС.

Далее я сказал, что в Пентагоне никто понятия не имеет, насколько велико влияние закона НГНС на личный состав с точки зрения сплоченности коллектива, дисциплины, боевого духа и решимости продолжать службу. Мы не знаем, насколько оперативно получится реализовать изменения на практике без серьезных сбоев в функционировании вооруженных сил США. Военные никогда не обсуждали в своей среде – во всяком случае, публично – тему геев в армии. Я подозревал, что в основном все сводилось к трепотне солдат в казармах или в барах после нескольких банок пива. Если государственная политика меняется, жестко предупредил я президента, это невозможно сделать президентским указом, поскольку военные не должны воспринять подобное изменение политики как выполнение очередного предвыборного обещания президента-либерала. Закон НГНС – это в первую очередь закон. Любое изменение закона необходимо осуществлять с привлечением избранных представителей американского народа. Так, и только так, изменения обретут легитимность. Я подчеркнул, что при таких обстоятельствах военные, вероятнее всего, даже не подумают спорить, и все пройдет быстро и гладко. Обама выслушал меня с удивительной невозмутимостью.