стране, становилась наглядна природа хазарства, избравшего антиваряжские методы, но неотличимого от варяжства по сути. Насмерть схватились два вируса, каждый из которых был незаменим при отравлении организма и годился даже для частичной победы над ним, — но ничего не мог предложить после того, как организм сдавался на милость и предоставлял себя для экспериментов. Был, помнится, такой эротический учебник для начинающих: «Ну и что мы будем делать после того, как ты затащил меня сюда?». А ничего, передавать из рук в руки.

Варяги и сами толком не знали, какова их конечная цель; еще меньше об этой цели знали хазары. Вечно маскируя это незнание разговорами об ожидании Мессии, который придет и всех рассудит, они по сути откладывали до бесконечности ответ на главный вопрос — о цели безудержной экспансии. Никакая власть над миром не может быть самоцельна, всякое племя несло захваченным народам некую истину и рисовало себе ту послезахватную картину мира, в которой есть место и колонизуемому племени, — только варяжство и хазарство не представляли, что им делать со своей победой, ибо варяжство умело только истреблять, а хазарство — только разлагать. Варяжские колонизации приводили к массовым гибелям от муштры (но и к муштре умудрялось приспособиться проклятое население), хазарские — к растлениям и отказу от малейшей дисциплины, которой и так было не густо, но обе цивилизации в ужасе пасовали перед самим фактом будущей победы. Они категорически не знали, что делать дальше. И Женька не знала, и понимала это. Впрочем, признать это было бы еще самоубийственней, чем заявить в штабе: «Я иду на свидание с местным». И так уже охранник в штабе, штабес-гой, смотрел на нее в высшей степени подозрительно — хотя комиссар полка имеет право ходить, куда хочет, ни перед кем не отчитываясь.

— Да, — сказал Волохов, — я не просто верю в бред про коренное население, но даже принадлежу к нему, хотя у меня нет никаких доказательств. Я просто одинаково ненавижу тех и этих, и этого мне достаточно, чтобы причислять себя к третьим. Я бы и тебя к нам забрал, но ты ведь не захочешь.

— Нет, извини, милый, не захочу. Я знаю, кто здесь коренное население.

— Бог с тобой, золотая рыбка, теперь это уже только твоя проблема. Закрывай фермы, открывай банки, насаждай рынок, упраздняй культуру, проповедуй каббалу. Тебе все равно нечего сюда принести. Вся ваша прекрасная идеология шикарно годится для того, чтобы выживать под спудом, и еще лучше — чтобы исподволь подтачивать чужую, но сами по себе вы ничего и никому предложить не можете. Это, прости, уже и в Каганате было видно.

— Каганат дал лучшую медицину и лучшую физику!

— Ну, не надо, не надо. Все лучшее каганат давал в чужих средах, а сам по себе очень быстро превратился черт-те во что. Плавали, знаем.

— Много ты знаешь.

— Да уж кое-что. Вы безусловные гении, когда надо выживать, потому что еще не пришло время захватывать. Вы тем более гении, когда приходит подходящее время — тогда можно захватить ослабленный организм в считанные часы. Но вы абсолютно бессильны, когда надо предложить ему новую жизненную программу; бессильней вас — только варяги, которые прямо и грубо начинают брать людей пачками, придумывать и разоблачать заговоры, вводить казарму… Люди успевают кое-что сделать только в крошечных паузах, в переходах между вами. Вы больше всего похожи на два вируса — и надо же было случиться такому чуду, что вы накрепко вцепились друг в друга. Иначе весь остальной мир давно бы пал вашей жертвой — половина варяжская, половина хазарская. Но, хвала богам, вы нашли друг друга — и никак не можете оторваться. Вас нельзя развести по разным углам — ни один из вас не будет жить спокойно, пока жив другой. Но в том и тайна вашей взаимной предназначенности, вашей зацикленности друг на друге, вашего антихазарства и варягофобии, что оба вы — народы-вирусы, ничего не способные принести человечеству; гениальные, абсолютные захватчики с пустотой за душой. Они ведь тоже не знают, что делать со страной: убивать уже сил нет, так они дошли до того, что расстреливают перед строем больше, чем в бою гибнет…

— А мы? Что плохого делаем тут мы?

— Вы? Ничего плохого. Вы всегда посильно разрушаете варяжскую государственность, которая, конечно, половину местного народа калечит, но другую половину учит, лечит и спасает от беспредела. Вы подтачиваете ее, как умеете, доводя до того, что народ начинает отчаянно самоистребляться. Наши братковские войны были формой гражданской войны, только и всего. Это вечная черта варягов — в условиях свободы они мочат друг друга. Ну вот, вы устроили тут пятнадцать лет беспредела, и что? Где великие свершения и грандиозные завоевания, которыми мы удивили мир? Вы ничего, вообще ничего не можете принести человечеству. Вы гениальные посредники и пиарщики, промоутеры и пересмешники чужих ценностей, вы отлично их перепродаете, разрушаете, низводите и укрощаете, вы даже умеете их интерпретировать, хотя и не без чернокнижия, и переводить на чужие языки, хотя и не без наглой провинциальной отсебятины. Но больше вы не умеете ничего, прости меня тысячу раз, богоизбранная моя.

— Ты рассуждаешь, как Гитлер. В точности как он! Ты читал «Застольные разговоры»?

— Читал, и не один раз. И что такого? На редкость идиотская книга. Не только Гитлер, которым вы всегда теперь отмахиваетесь от любых упреков, — тысячи людей говорили то же самое, только делали из этого разные выводы. Гитлер был маньяк и развязал бойню, другие думали так же и терпели… Мало ли было людей, которые вас не любили и притом не участвовали в погромах? «Протоколы мудрецов» тоже чистой воды фальшивка, списанная с французского памфлета, но это потому, что готовили ее дураки. А если бы кто-нибудь нашел в себе силы прямо написать о вашем вирусе, о вашей двойной морали, о вашем делении мира на своих и чужих и абсолютной солидарности вне всех критериев…

— Знаешь что! — взорвалась она.

— Знаю, что если еще раз услышу «знаешь что», надеру тебе уши, — спокойно сказал Волохов. — Давай спокойно, Жень. Я тоже, знаешь, несколько рискую, пока мы с тобой тут…

— Тебя никто не заставлял!

— Женя, может, мы перестанем наконец, а? Может, мы наконец признаем, что когда мы вместе — мы не варяги и не хазары, а нечто третье, пятое, десятое? Может, у нас появится наконец некая общая идентификация и мы прекратим наконец это идиотское выяснение, кто из нас высшая раса?!

— Ты хочешь, чтобы я ради тебя отказалась от себя, — угрюмо сказала она. —