историю смысла не видел — а тем более спина маленечко сдвинулась наконец-то и майора переместило поближе к креслу, где висел на спинке его пиджак. Между прочим, хороший пиджак, ему выдали на работе. И в кармане его пиджака лежал капитанский «макаров», вверх торчала коричневая рукоятка. Майор выпростал руку, слегка завалился набок и до рукоятки не дотянулся. Что-то там они болтали еще — и девчонка, и дылда, все на них отвлеклись, а майор не слушал, потому что толпа вокруг продолжала крутиться, принимая новых входящих. А с толпою и комнату у него под ногами полегоньку, но верно крутило в нужную сторону. И рука его тоже словно бы удлинялась, надо было просто тянуться чуток посильнее. По лицу у майора струился пот, подмышки промокли, а вот ноги в тонких носках буквально заледенели, почти до бесчувствия, и тогда майор совершил вторую ошибку: поторопился. Ухватил рукоятку скользкими пальцами и не удержал, и тяжелый «макаров» брякнулся на пол. Стук был громкий — кажется, треснула плитка, но толпа расступилась немного, и вот тут бы ему наклониться, еще можно было успеть. Все испортил майору обладатель широкой белой спины — оказалось, знакомый. Вы убили мою жену, сказал он, обернувшись. Вы убили. Мою жену. А потом кто-то клетчатый, краснолицый со всего размаху ударил майора в ухо и стало темно. ВТОРНИК, 8 ИЮЛЯ, 02:07

Человек в золотых очках, чуть румяный после укола, приподнялся на локте и спросил:

— Ну чего они там копаются, говноеды, до утра их ждать? — и пихнул своего толстяка-водителя в бок кулаком, но легонько, без гнева. Он остыл, подремал, и колика отпустила.

— Ну-ка, ляжьте, — сказала аптекарша. — Ляжьте-ляжьте, давайте, куда это вскакивать. Не докапало вон еще, да, доктор?

Лысоватый доктор беззвучно кивнул. Он смотрел на прозрачный мешок с раствором дротаверина, как будто считал капли.

Говноеды за дверью, к слову, действительно что-то копались, однако водитель клевал носом и шефу не отвечал. Выглядел толстый старый Валера так, словно от следующего тычка повалится набок со стула, и его желтолицый шеф в неожиданном приступе великодушия опустил руку. Он откинулся на подушку и подумал даже, не кольнуть ли старому дураку тоже каких-нибудь витаминок. Поручить, например, квелому стоматологу, вот кого давно пора было пнуть. И корову-ассистентку, которая опять тянула резину. И айтишника, первым делом, чтобы пулей наладил связь.

Планы были приятные, и, когда после неясной заминки дверь поехала наконец в сторону, человек в золотых очках сел на койке, сделал лицо построже и удивился. Как и прежде майор, он уверен был абсолютно, что зайдет сейчас кто-то сутулый в прыщах, потому что не только приказы его, но и мысли, как правило, исполнялись. А в проеме неожиданно показалась очень странная парочка: высокий носатый кавказец, чудовищно грязный, с дорогим кольцом на мизинце, и еще один — краснорожий, пузатый, в трусах и рубашке в клетку. И пошла себе эта парочка разгуливать между целлофановых коек без доклада и без разрешения.

— Поразительно, сколько тут места, — сказал носатый. — Поразительно.

— Да вообще, блядь, — сказал краснорожий с чувством. — Кроватки у них, одеялки, ты смотри.

Валера при этих словах заморгал-таки и проснулся — голос был незнакомый, и не было в нем почтения. Прямо наглый, правду сказать, был голос, да и вид незнакомцы имели совсем не почтительный. Возмутительный даже вид. Шеф при этом молчал почему-то и сидел, спустив на пол худые ноги в носках, а из вены у шефа (Валера тихонечко глянул) торчал катетер, и брюки совсем измялись. И какой-то он маленький был, старый-старый.

А за наглыми незнакомцами следом заходили еще люди, много, тоже грязные и без доклада. Ничего себе, это чем у них тут, лимонами пахнет, говорили друг другу грязные люди. Тут и кухня, наверно, есть, посмотрите, есть кухня? Эй, алё, душевую не видно там, мужики, я б помылся.

— Валя! Валюша, слава богу, — закричал вдруг кругленький тихий зубник и кинулся обнимать какую-то кругленькую испуганную тетку, едва не опрокинув штатив с капельницей.

Словом, даже Валере стало ясно, что творится непонятный какой-то бардак, а особенно — когда уже после всех на пороге объявилась белобрысая стерва. Направилась прямиком к шефу, молча уселась напротив на койке, расставила жуткие свои ноги. Штаны на ней расползлись, груди разъехались и обвисли, и вся она была жуткая, огромная и какая-то, что ли, голая, как доисторическая каменная баба из учебника, с которой слезают не только тряпки, но как будто и кожа.

— Идиотка, — сказал дед шепотом, и голова у него затряслась. — Ну какая же идиотка. Ты дверь хотя бы закрыла? ВТОРНИК, 8 ИЮЛЯ, 02:08

— А я так, между прочим, и знала! — кричала полная женщина в голубом, грозная, с поднятым кулаком. — Так и знала, что не может такого быть и всё там нормально, понимаете, ну конечно, конечно там всё нормально!

Ей пытались возражать, без особенного успеха, что, наверное, если б правда все было нормально, не пришлось бы сидеть тут сутки. Говорили: да бросьте, как вы это себе представляете, что одна половина тоннеля едет, а вторая вот так, ну подумайте сами. Да и вообще, говорили ей, свет ничего не значит, ну горит там, допустим, какая-то лампа. Ой да мало ли, говорили, почему она там горит, ну давайте спокойнее как-то, непонятно ж еще ничего.

Только женщина в голубом была так неспокойна и так абсолютно уверена, так сердилась и так не желала слушать, что эти разговоры утихли. А когда «Макита» в коридоре снова загрохотала, пошли разговоры другие. Это которая петля, последняя уже или нет? Сколько их там всего — две, три? Что же так долго-то, господи, еще перегреется, жара вон какая, а батарейка не сядет, кто-нибудь там, поближе, посмотрите, ну что?

Но батарейка не села и «Макита» не перегрелась — в десять минут третьего молодой проходчик без майки, весь засыпанный металлической стружкой, вышел наружу и подтвердил, что «Макита» справилась. Вид у него был, однако, вовсе не праздничный, и, когда после вспышки неуверенной радости в коридор заглянули, никакого праздника там тоже не обнаружилось. Дверь-то напротив, на которую возлагались такие надежды, действительно сняли с петель. И оказался за сломанной дверью, как ожидалось, соседний рукав тоннеля — чистый и полностью освещенный, но совершенно пустой. Лампы горели ровно, на асфальте блестела разметка, и не было ни машин, ни людей. Яркая эта картинка не двигалась, как нарисованная, да и попасть в нее было нельзя — из-за решетки. Точно такой же и накрепко запертой, приделанной с той стороны.

— Что там, ну что там? — начали спрашивать в задних рядах. Видно было не всем.

— Дайте пройти мне, пустите! — воскликнула женщина в голубом и, отпихнув молодого проходчика, первая ворвалась в коридор.

А там на полу у решетки сидела хозяйка Тойоты и жадно, как воду, глотала воздух. И воздух за решеткою был — чистый, сладкий, как будто и правда на той половине ничего не случилось. Поэтому женщина в голубом закрыла сначала глаза и глотнула жадно и про запас, словно и там, в этом нормальном месте все тоже могло вдруг закончиться. И глотнула еще, и глотнула. А после прижалась щекой к металлическим прутьям, чтобы увидеть, насколько и как далеко продолжается эта нормальность, просунула в нее руки и крикнула:

— Эй! Эй, кто-нибудь! Мы здесь,