дона Альвара де Лема, — продолжал он. — Он командует вновь прибывшими войсками.

Я поклонился.

— Поздравляю вас, достопочтенный отец, с таким храбрым провожатым, который охранял вас от всяких опасностей в пути. Ваше имя мне немного знакомо, — продолжал я, обращаясь к дону Альвару. — Мне его не раз называли. Кажется, вы участвовали в сражении при Монсе?

Он в свою очередь поклонимся.

— Могу ли я смотреть на ваше войско как на усиление моих вооружённых сил? Я счёл бы это большой честью. Или вы прибыли только в качестве конвоя достопочтенного отца? Мне хотелось сразу выяснить этот вопрос. Я не был расположен губернаторствовать в Гертруденберге вдвоём.

— Я ожидаю дальнейших приказаний от герцога, А пока я был в распоряжении достопочтенного отца, — сухо отвечал дон Альвар.

Дон Педро бросил на него быстрый взгляд, который не укрылся от меня. Альвар был ещё слишком молод и слишком чистосердечен.

— Его конвой, а мои, стало быть, гости! — весело вскричал я. — Располагайтесь как можно удобнее, господа. Боюсь, однако, что лучшие квартиры уже заняты. В военное время всё лучшее достаётся тому, кто является первым. Впрочем, это относится не к вам, а только к вашим людям. Вы же будете моим гостем в городском доме.

Он, по-видимому, был смущён, что я так распорядился им, но, не получая поддержки монаха, поклонился и принялся меня благодарить.

— Дон Рюнц, будьте любезны, позаботьтесь, чтобы войскам дона Альвара были отведены подходящие квартиры.

Он понял меня и сейчас же вышел.

— Я лучше сам позабочусь об этом. Не беспокойтесь, пожалуйста, — сказал дон Альвер, делая шаг вперёд.

Я остановил его жестом.

— Дон Рюнц знает город, а вы его не знаете. Помочь ему вы, стало быть, не можете. Будьте уверены, он сделает для вас всё, что будет возможно. Позвольте попросить вас подкрепить ваши силы после дороги, — продолжал я с беззаботным видом, обращаясь одновременно к дону Альвару и к его преподобию. — Вы, вероятно, проголодались после такого длинного перехода. Сюда, пожалуйста.

И без малейших проволочек я повёл их в мои апартаменты мимо караула, который стоял у дверей.

— Позвольте рекомендовать вам, ваше преподобие, вот это вино, — сказал я, когда мы уселись за стол. — Это настоящий херес, у моей семьи там есть виноградники. Настоящий испанец сумеет оценить его.

С нами сидели также барон фон Виллингер и несколько моих офицеров. Разговор вскоре стал общим. Говорили о разных несущественных вещах.

Когда обед кончился, дон Педро сказал:

— Прежде всего я должен поблагодарить вас, сеньор, за гостеприимство, которое превзошло всё, что мы могли себе представить. Но теперь я должен просить вас уделить мне несколько минут для частной беседы по делам государственной важности. Я уверен, эти господа нас извинят.

Я встал, а за мной встали и все другие.

— Я к вашим услугам. Господа, прошу не обращать внимания на наше отсутствие, — прибавил я, обращаясь к своим гостям.

Я быстро переглянулся с бароном Виллингером. Он был неглупый малый и понимал положение вещей не хуже меня. Поэтому я мог быть уверен, что дон Альвар выйдет из-за стола только тогда, когда это не будет грозить мне какими-либо затруднениями.

Дон Педро де Тарсилла вместе со мной прошёл в мой личный кабинет, куда я приказал подать ещё бутылку хереса.

Когда мы уселись, его преподобие 4начал издалека:

— У вас хороший караул, сеньор. Ваши люди боятся вас хуже лютого врага. Дежурный у ворот офицер едва пропустил нас сегодня утром и хотел сначала испросить ваших приказаний Он согласился только после того, как я предъявил ему полученное мной распоряжение и указал ему на ответственность, которой он подвергался. Поздравляю вас, сеньор, что у вас такие дисциплинированные люди.

Я поклонился. Однако про себя я отметил Альдани, который в это утро держал караул у Южных ворот. Ему, стало быть, нельзя было доверять.

— Мне очень понравилось, как вы указали дону Альвару его место, — продолжал он, улыбаясь. — Он ещё молод и придаёт себе слишком много значения. Надеюсь, этот урок пойдёт ему на пользу.

— В Гертруденберге не может быть двух хозяев, — отвечал я, также улыбаясь. — Город слишком мал для этого.

Я сказал это с намерением, и дон Педро, очевидно, отлично понял меня.

— Надеюсь, это замечание не относится к области духовных дел? — вежливо спросил он.

— Конечно, ваше преподобие. Мы, светские люди, должны руководствоваться только фактами, а вы имеете возможность судить душу людей и отпускать грехи или наказывать сообразно вашим затаённым мыслям.

Говоря это, я имел в виду отца Балестера. Этим ответом мне хотелось вызвать дона Педро на разъяснения, которые осветили бы мне положение. Но ожидания мои не оправдались.

— Отпущение грехов — одна из благороднейших прерогатив святой церкви, — хладнокровно отвечал он. — К сожалению, церковь не может пользоваться ею так часто, как она желала бы. К несчастью, в Голландии в наши времена её меры должны быть довольно суровы.

Я изучал дона Педро, пока он говорил. Это был высокий смуглый человек, почти моего роста, с красивыми чертами лица. У него орлиный нос и крепкий, красивый подбородок, который встречается на севере Испании. Лучше всего были его глаза. Они были не только широки и блестящи, как у большинства испанцев высших классов, но имели в себе какую-то скрытую силу, которая могла действовать на женщин. Церковь наложила на него своё клеймо, как и на большинство людей. Но лёгкая завеса, которую она набросила на его лицо, делает его ещё более опасным. Только вокруг рта виднелись кое-какие линии, которые мне не нравились. Я думаю, что этот человек мог изменить до неузнаваемости всё лицо — только не рот. Ему было лет сорок. Дон Педро де Тарсилл считался человеком способным, хотя и не очень разборчивым в средствах. Но кто теперь разборчив? Впрочем, его частная жизнь была безукоризненна, насколько, по крайней мере, она была известна.

Он был прислан сюда в качестве делегата инквизиции для заведования верой. В Испании мы бы называли его просто-напросто инквизитором. Но здесь он величался высшим комиссаром инквизиции. Хотят показать, что это нечто иное, чем инквизитор, закрывая глаза на то, что на самом деле это нечто в десять раз худшее. В начале беспорядков в регентстве Маргариты предпочитали употреблять этот титул, рассчитывая приостановить таким образом ход событий. Тогда обыкновенно присылали с этим титулом кого-нибудь из важных