Поэтому же германское военное и политическое руководство проигнорировало и тот факт, что у руля противостоящих армий и государств именно в 1918 году стояли люди непоколебимые в своей вере, характере и умении вести войну на пределе возможного до победы. Исходя из споров о роли личности в истории, факт вроде бы и не такой значительный. Но, на мой взгляд, именно сложившийся в 1918 году во Франции слитый воедино триумвират президента, премьера и главнокомандующего во многом способствовал разрушению германских планов и окончательной победе. Президент Раймон Пуанкаре по прозвищу «Пуанкаре война» еще в 1912 году, будучи премьер-министром, начал готовить Францию к большой, кровопролитной войне и преуспел в этом, создав армию, достойную славы наполеоновских полков. Став в 1913 году президентом, он вступил в мировую войну с единственной целью – победить, чего бы это ни стоило ему и Франции. Он проживет долгую жизнь, побывает еще раз в роли министра иностранных дел и премьер-министра, но для французов навсегда останется в памяти как «победитель бошей в великой войне». Премьер-министр Жорж Клемансо, имевший прозвище «Старый тигр», полностью ему соответствовал. Он проживет 88 лет, станет премьер-министром и одновременно военным министром в 76 лет, но это не помешает ему «поставить на дыбы» всю страну и армию. Черчилль, на мой взгляд, дал ему самую исчерпывающую и верную характеристику: «Он был призраком Французской революции в ее возвышенный час, до того как ее захватили грязные террористические мясники. Он являл собой французский народ, поднявшийся против тиранов – тиранов тела и духа, тиранов чужеземных и внутренних, жуликов, проходимцев, захватчиков и пораженцев. Все они попадали в поле зрения Тигра, и против них Тигр вел безжалостную войну. Антиклерикал, антимонархист, антикоммунист и антигерманец, он во всем этом представлял собой преобладающий дух Франции». Наконец, главнокомандующий союзными силами на Западном фронте в 1918 году маршал Фердинанд Фош. Маршалом он станет именно в этот год, а потом еще получит чин британского фельдмаршала и маршала Польши. Он в отличие от Клемансо представлял аристократическую дворянскую Францию, и не было больших антиподов, чем эти два спасителя Франции. Они, кстати, постоянно конфликтовали по разным вопросам в дни поражений и побед. Но в 1918 году в главном вопросе – упорного сопротивления, а не робкого выжидания естественного ослабления противника – были едины. Фош молодым лейтенантом пережил драму 1870 года, и с тех пор вся его жизнь проходила в центре этой драмы. Черчилль отмечал: «Исполненный простого, практичного, но сильного религиозного чувства, воодушевленный естественной любовью к родине, нацеленный на овладение высочайшими достижениями военного разума, Фош с 1870 года воплощал умом и телом смертного тот дух, который французы называют “La revnche”». Это слово неточно переводится как «месть». Герой и спаситель французского фронта на Марне и под Верденом, он будет на некоторое время отстранен бестолковыми политиками от командования боевыми войсками и направлен руководить «Центром военных исследований». Но в 1917 году призывается на должность начальника французского Генерального штаба, а в решающий 1918 год возглавит союзные войска. Правда, не сразу, но именно тогда, когда будет решаться судьба всей кампании.

Этих трех совершенно разных людей объединяло одно – неистребимое упорство и стремление к победе над врагом любыми путями, не просто обороняясь, выжидая, но, при первой же возможности, атакуя противника. Они могли воевать и в 1919-м, и в 1920 годах, Клемансо заявлял об этом открыто, но не прочь были победить в 1918 году. В нужное время провидение соединило их для решения этой, казалось, неосуществимой задачи. Франции и Антанте повезло, а вот в Берлине на это не обратили должного внимания. Там вообще всегда ценили и всегда переоценивали в первую очередь своих политиков и военачальников.

В целом идея германских стратегов наступать и добиться победы была объяснима. Они не могли, как год назад, «дожидаться у моря погоды» и дождаться тотального усиления противника за счет прибытия огромной американской экспедиционной армии. Вот только наступать надо было не с теми целями, которые они ставили, и не так. В целом вся наступательная кампания германской армии по сути дела свелась к трем операциям: наступлению в Пикардии и Фландрии с 21 марта по 29 апреля; наступлению на реке Эн с 27 мая по 13 июня и наступлению на Марне с 15 по 21 июля.

Союзникам в Берлине отводили небольшую роль сдерживающего фактора. Впрочем, после выхода из войны России и Румынии и стабильного положения в Италии им не возбранялось самостоятельно атаковать противника в Македонии, Месопотамии, Сирии. А уж находиться в нескольких десятках километрах от Венеции и сидеть в обороне австрийцы просто не имели права. Впрочем, Гинденбург и Людендорф считали главным способность союзников «выдержать» до победы Германии.

Антанта никуда не спешила, прекрасно понимая, что после выхода из войны России воевать придется только на Западе. Понимали союзники и то, что немцы обязательно будут наступать. Весь вопрос состоял в том, как и где встречать это наступление. И тут начали выявляться очень важные разногласия, которые едва не привели союзников к поражению. Как мы помним, еще в конце 1917 года союзники образовали Высший военный совет из глав правительств и представителей генеральных штабов. От Франции – генерал М. Вейган, от Англии – генерал Г. Вильсон, от Италии знакомый нам только что побитый генерал Л. Кадорна и от США – генерал Т. Блисс. Совет этот по большому счету ничего не значил, ничего не координировал и не имел никакого авторитета. Ллойд Джордж в декабре 1917 года в палате общин прямо заявил: «Я решительно против этого учреждения. Оно не смогло бы работать; оно привело бы не только к недоразумениям между армиями, но к несогласию между странами и правительствами». Ему вторил французский главнокомандующий генерал Петэн, всячески тормозивший разработку стратегического плана кампании 1918 года. Однако не все во Франции так думали. 22 января генерал Вейган напрямую обратился к Клемансо: «Под угрозой и, быть может, накануне самого мощного удара, который противник когда-либо пытался нанести нам, мы не имеем никакого общего плана операций коалиции на 1918 год». Старого Тигра убеждать не требовалось. В Лондон, Вашингтон и Рим из Парижа полетели гневные телеграммы, и 30 января 1918 года в Версале открылось заседание Высшего военного совета Антанты для обсуждения проектов плана ведения кампании.

Проектов оказалось четыре. С первым на арену дискуссий, а потом в действующую армию вернулся начальник французского Генерального штаба Фердинанд Фош. Фош сразу «взял быка за рога»: «Обстановка вынуждает нас в начале 1918 года оставаться в выжидательном положении. Отсюда – необходимость иметь для всего фронта единый оборонительный план, который мог бы в зависимости от обстоятельств превратиться, целиком или частично, в наступательный план. С начала 1918 года нам надо ожидать сильного германского наступления. Оно будет комбинированным в пространстве и во времени, то есть распределено по различным участкам франко-английского фронта, а может быть и итальянского фронта. Мы должны ответить на него не только пассивными действиями, но и наоборот, потребовать от армий Антанты решимости использовать малейшую возможность навязать противнику нашу волю путем перехода в наступление, являющееся единственным способом добиться победы». Этот главный постулат плана Фоша – не только задержать, но и контратаковать противника – и вызвал самые горячие споры. А тут еще Фош предлагал создать общие союзнические резервы, которые можно было бы перебрасывать с одного участка фронта на другой или сосредоточить их для решительного контрнаступления. Это уж ни в какие ворота не вписывалось.