словно хотели раздавить неприятеля. Когда войска столкнулись, раздался страшный треск, долгий грохот, словно деревянный нос корабля напоролся на каменные скалы. Воины обменивались ударами мечей и кулаков. Наш строй составляли восемь шеренг солдат: если один падал, на его место немедленно вставал другой. Со всех сторон слышались крики боли, раненых становилось все больше, и некоторые римляне задрожали. Как это ни удивительно, нам, наблюдавшим эту картину, все войско казалось одним человеком. И этот человек от изнеможения уже сомневался, что способен выдержать атаку.

И в этот момент, дорогая Прозерпина, меня охватило странное чувство вины – глубочайшее убеждение в том, что я совершил какую-то ошибку в своей жизни или сделал недостаточно, дабы предотвратить такую страшную развязку. Вытащив меч из ножен, я решил присоединиться к нашим солдатам, потому что, вероятно, хотел умереть. Лучше так, чем лицезреть Конец Света, видеть, как Нестедум пожирает Ситир и весь Рим. Но когда я уже пришпорил было коня, Цезарь меня остановил.

– Можно спросить, куда ты собрался? – грубо рявкнул он. – Твоя жизнь принадлежит не тебе, а Риму! Стой здесь и слушайся моих приказаний!

Сражение затягивалось. Здесь следует заметить, что тела тектонов менее мускулисты, чем человеческие, и они не так сильны и крепки, как люди, однако не уступают им в выносливости. Легионеры первой шеренги обессилели, и Цезарь приказал их сменить. Центурионы приступили, хотя это была непростая задача – не прекращая боя, заменить бойцов первой шеренги воинами второй. Обычно смену осуществляли так: легионер вставал прямо за спиной своего товарища, стоявшего в первом ряду, и во весь голос объявлял о себе, стараясь кричать ему прямо в ухо. И тогда солдат первой шеренги, собрав все силы, старался своим щитом оттолкнуть врага подальше; и пока тот немного отступал или готовился защищаться, второй легионер сменял товарища, а тот отходил в тыл. Таким образом бой продолжался со свежими силами.

Но, как ты понимаешь, Прозерпина, сменить первую шеренгу по всему фронту в пылу сражения – это один из самых сложных маневров. Тысячи легионеров должны были сменить своих товарищей практически одновременно. Все могло сорваться, но, представь себе, смену удалось осуществить. Ветераны Цезаря действовали безупречно, а солдаты Помпея немного растерялись и понесли некоторые жертвы. В рядах Помпеевых легионов образовались пустоты, щели в плотном строю. Тут Цезарь увидел что-то, невидимое для других, – на то он и был Цезарем. И тогда он обратился ко мне.

– Поспеши! – закричал он. – Отправляйся к Либертусу и скажи ему, что Цезарь приказал нанести удар врагу, не жалея сил. Пусть атакуют все, до последнего мужчины и последней женщины. Пусть он ударит в спину тектонов всей своей мощью! Скорее! Лети, Марк, лети, как Меркурий!

И я поскакал, решив, что разумнее исполнить его приказ, чем покончить с собой. Я мчался быстрее молнии, потому что войско Либертуса стояло очень далеко, Прозерпина, позади армии тектонов. Дорога в объезд поля боя была долгой, и Цезарь знал это – он все рассчитал. Мне приходилось спешить, да еще как.

* * *

Тем временем тритоны, преследуя Богуда и его кавалерию, отошли на двадцать с лишним стадиев. Нумидийцы переправились через реку по довольно широкому броду, где вода доходила их лошадкам до груди. Тритоны с ревом и воем догоняли, наступали им на пятки. Чудовища без страха бросились в воду, поднимая тучи брызг: морская соль обжигала и разъедала их кожу, но они уже знали, что в наших реках вода пресная. И едва оба отряда переправились через реку, Богуд и его солдаты развернули своих коней и бросились на врага. Они сражались самоотверженно и наносили смертельные удары с радостью солдата, которому больше не надо притворяться, будто он спасается бегством. Их отступление было не более чем обманным маневром, а сейчас десять тысяч всадников на низкорослых лошадках вступили в бой с двадцатью тысячами тритонов. Но численное превосходство неприятеля не имело никакого значения. На войне, Прозерпина, цифры сами по себе не важны.

Нумидийцы окружили тритонов – те были крупнее их лошадок, но не такие проворные. Воины Богуда с безопасного расстояния осыпали неприятеля точными и убийственными ударами дротиков. Они старались поразить не всадника-тектона, а его тритона, потому что это существо с длинной шеей и большим хвостом, падая, увлекало за собой еще двух или трех. Очень скоро кавалерию тектоников охватила паника; нумидийцы между тем не ослабляли обстрела. Тритоны так сгрудились, что любой удар достигал цели и все дротики поражали плоть врагов. На земле скопились груды тел гигантских ящериц и их хозяев, раненых, мертвых или раздавленных, что еще больше затрудняло большелапым тритонам движение. Раковины у них на боках испускали отчаянные жуткие вопли, словно поняв, до чего опасной стала ситуация; наконец тектоны поняли, что им остается лишь отступить и вернуться к основным тектонским силам.

И они обратились в бегство. Впервые в истории отряд людей повернул вспять подразделение тектонов: тысячи чудовищ отступили, желая избегнуть гибели, и снова бросились в воды реки. Но там их ожидал сюрприз.

Цезарь приказал заготовить сотни повозок с солью, и пока нумидийцы и тектоны сражались на другом берегу, возничие сбросили свой груз в реку. На плесе течение было слабым и не очень быстро уносило соль. Стоило тектоникам снова войти в реку, как вода обожгла им ноги. Я объяснил Цезарю, что только долгое пребывание в соленой воде разъедает чудовищам кожу, и он предвидел, что случится, когда первые всадники почувствуют боль. Как он и предполагал, они инстинктивно потянули поводья, осаживая своих тритонов и преграждая путь тем, кто ехал следом. Очень скоро посреди реки скопилась настоящая пробка из чудовищ.

За этим последовало странное и ужасающее побоище. Тритоны шлепали по воде хвостами и лапами, тектоны падали в воду и корчились от боли… Лилась синяя кровь, а от тел в реке поднимались облачка дыма. Нумидийцы бросались на тектонов со своими длинными ножами, закалывали врагов, добивали раненых. Тектонов, которым еще удавалось держаться в седле, они приканчивали ударом в спину, а тем, кто уже барахтался в воде, размозжали голову.

– Никого не жалейте! – ревел Богуд. – Раса, которая не умеет прощать, не заслуживает прощения.

Однако уничтожение тритонов ничего не решит, если мы не победим в основном сражении.

Никогда в жизни я не скакал так быстро: я нес Либертусу приказ вступить в битву. Он должен был нанести удар в спину противника прежде, чем дрогнет строй легионеров, – от этого зависел исход сражения. Однако, торопясь выполнить свою задачу, я допустил промах – поехал слишком близко к полю боя. Мне казалось,