Она заставила меня вернуться и вступить в схватку с заклятым врагом, однако Нестедума окружала небольшая свита, и на ахию набросилась дюжина тектоников. О Прозерпина, если бы ты только видела, как сражалась Ситир Тра в день великой битвы, которую мы вели, чтобы защитить род человеческий! Все ее удары поражали врагов, и все ее тело было оружием: локти, колени, ступни, руки и голова.

Мое участие в схватке нельзя назвать героическим: прыгая позади сражавшихся, я осыпал чудовищ проклятиями на языке тектонов. Никогда в жизни с моих губ не слетали такие яростные речи. В разгар битвы солдаты теряют рассудок.

Да, то была наша битва – последняя битва перед Концом Света.

Обычно люди, живущие во время великих исторических катаклизмов, не вполне отдают себе отчет в том, что происходит, и уж точно не сознают, к чему все идет. Но там, на нашем поле брани, был по крайней мере один человек, которому все уже стало ясно, – Юлий Цезарь.

В пылу схватки, в толпе сражавшихся не на жизнь, а на смерть, нам, забрызганным кровью двух цветов, казалось, что битва в самом разгаре и судьба вселенной еще не решена, но мы ошибались. В эти минуты Цезарь уже знал, что мы выиграли эту битву.

Мы этого видеть не могли, но все шло именно так, как он задумал. Даже отступление воинов Помпея входило в его планы.

Как я уже сказал, Прозерпина, когда солдаты Помпея обратились в бегство, множество тектонов не смогли обуздать свою Алчность: они превратились просто в свору хищников и, побросав оружие и щиты, стали кусать противников. Именно на это и рассчитывал Цезарь. Однако строй солдат Помпея нарушился не полностью, потому что за ним стояла сотня ахий, твердых как скалы. Я сам этого, естественно, не видел, но мне рассказывали, что зрелище было незабываемое: сто ахий встали во весь рост, непоколебимые, точно спартанцы Леонида, а Темные Камни начали затягивать их обнаженные тела. Ахий была всего сотня, поэтому, чтобы закрыть весь фланг, они стояли на расстоянии десяти шагов друг от друга, и солдаты Помпея, обратившиеся в бегство, устремились в промежутки между ними. Говорят, что в эту минуту Цезарь позвал Помпея:

– Смотри, как убегают твои вояки! Будь мужчиной и поступи как генерал – иди и выстрой их заново.

Но Помпей не послушался и заспорил, и тогда настала очередь моего отца. Доспехи, которые он надел в тот день, сидели на нем довольно нелепо, и тем не менее он вскочил на коня и поскакал к убегавшим солдатам, крича:

– За Республику, за ваших предков! Будьте стойки!

Уверяю тебя, Прозерпина, что боец, который спасается от врага, думает о чем угодно, но не о Республике или отцах отечества. И все-таки его поступок возымел действие, потому что Помпей не мог спокойно смотреть, как Цицерон обращается к его солдатам, и тоже устремился к ним вместе со своими офицерами. Общими усилиями им более или менее удалось сдержать бегущих.

Но, по правде говоря, настоящей силой, которая остановила эту волну, стал не мой отец и не Помпей, а сотня ахий. Увидев, что ни один из этих воинов не сдвинулся с места, легионеры Помпея одумались. То ли из чувства собственного достоинства, то ли просто от стыда они остановились и выстроились в шеренги снова.

Да, я понял, что Цезарь сразу задумал вызвать Impetus тектоников. И теперь чудовища, поддавшиеся Алчности, вдруг поняли, что противник, которого они уже считали побежденным, восстановил свои силы с необычайной скоростью и вдобавок получил поддержку сотни превосходных воинов и тридцати тысяч солдат, ударивших тектонам в спину. Но было уже слишком поздно: тектоны успели побросать свои щиты, дротики и зазубренные мечи. Однако дело этим не кончилось: Цезарь еще не завершил свой маневр.

Поскольку многие тектоны, сражавшиеся против шеренг Цезаря, сдвинулись на левый фланг, чтобы подкрепиться бежавшими воинами Помпея, Цезарь приказал своим легионерам сдвинуть шеренги и перекрыть противнику путь к отступлению. Таким образом, войско тектоников видело перед собой солдат Помпея и ахий, позади – армию Либертуса, а на правом фланге – легионы Цезаря. Только левый фланг оставался открытым. И туда прибыла нумидийская конница царя Богуда Справедливого, который уже справился с тритонами в реке.

Мы их разгромили. Даже в битве при Каннах[94] окружение противника не было таким полным и совершенным. Чудовища оказались в кольце, их атаковали с четырех сторон, а больше половины этих вояк добровольно разоружились, поддавшись Impetus!

При этом только Цезарь, который со своего холма видел всю панораму в целом, знал, что исход битвы решен. Мы, видевшие поле боя с той же точки зрения, что какая-нибудь гусеница, продолжали раздавать удары и получать ранения. Я не видел ничего, кроме возбужденных толп людей и чудовищ, а потом заметил Ситир, которая вместе с несколькими воинами Либертуса сражалась с Нестедумом и его охраной. И вдруг за рядами тектонов, над головами сражавшихся показались штандарты легионов Цезаря.

Это могло означать только одно: мы разгромили тектонов; даже Нестедум догадался. В его отвратительных глазищах зажегся огонек сомнения, его продолговатый череп повернулся направо, а потом налево, тектон посмотрел назад и вперед и понял, что проиграл.

– Возьмите его живым! – закричал я. – Живым!

И Ситир набросилась на него.

К этому моменту, Прозерпина, битва уже превратилась просто в страшную бойню. Тектоники, зажатые со всех сторон на площадке, которая сокращалась с каждой минутой, уже с трудом могли поднимать руки, чтобы защищаться. Мечи легионеров разрубали их черепа, точно серые арбузы. Копыта нумидийских лошадок топтали их, а воины Либертуса убивали чудовищ и добивали раненых колючими дубинками, копьями и топорами. Это было ужасно, Прозерпина. И знаешь, что показалось мне самым страшным? То, что мы уничтожали их очень долго, несколько часов. Тектонов оказалось так много, что мы полдня убивали чудовищ, хотя они уже не могли организованно и действенно сопротивляться. Даже я, не державший в руках оружия, промок от темной крови с головы до ног, словно меня опустили в красильный чан. Мне вспоминается, что, осипнув от крика, я посмотрел на небо, которое тоже приобрело ужасный лиловато-синий оттенок, как морская глубь или кровь тектонов.

Обессиленный, я отошел к краю поля и опустился, тяжело дыша, на землю среди груд трупов тектонов и людей. Ситир увидела меня. Как все ахии, она не любила разговоры и не спросила о моем самочувствии, а просто отвела меня подальше, а потом ласково положила мне руку на плечо. Я погладил