в пылу великого сражения никто не заметит одинокого всадника, скачущего галопом по краю равнины. Так вот, по своему обыкновению, я ошибся.

Парочка тектонов верхом на тритонах увидели меня и пустились вдогонку. Не знаю, откуда они взялись – может, избежали смерти на переправе, а скорее, просто патрулировали фланг тектонов на случай нежданной атаки.

Я пришпорил коня и направился в лес, надеясь спрятаться за деревьями, но все было напрасно. За моей спиной раздавались стоны раковин на боках тритонов, и стоны эти предвещали мою смерть. Клянусь тебе, Прозерпина, я чувствовал себя зайцем, за которым гонится лиса. И тут мою лошадь ранило копьем; меня вышвырнуло из седла, и я, преодолев изрядное расстояние по воздуху, рухнул лицом в землю. Когда я обернулся, два тектона рассматривали меня с небольшой высоты своих тритонов и целились зазубренными наконечниками копий. От отчаяния мне не пришло в голову ничего лучше, чем закричать по-тектонски:

– Не надо! Моя кровь отдает запахом илиижиимж!

Илиижиимж были зверьками, которых тектоны находили отвратительными на вкус. Да-да, я знаю, это было глупо: как кровь человека могла отдавать запахом илиижиимж? Но в безвыходном положении придумать что-нибудь разумное чрезвычайно трудно. Их копья остановила не моя ложь, а мой тектонский язык. Человек, говорящий по-тектонски, – не просто диковина. Они очень быстро обо всем догадались:

– Ты – Марк Туллий. Нестедум наградит нас и подарит целую ферму свиней.

Ты понимаешь мое отчаяние, Прозерпина? Я вновь становился его пленником. Пленником Нестедума! Один всадник достал из переметной сумы маленькое животное. Я пискнул от страха, как мартышка, потому что знал, что это за зверушки. Представь себе, Прозерпина, две головы хамелеона, соединенные вместе, – вот какую форму имело это существо. Из двух ртов тянулись странные нити то ли растительного, то ли животного происхождения – они прилипали к щиколоткам или запястьям и служили наручниками. Я закричал еще громче; тектон спешился, направился ко мне со сдвоенной хамелеоньей головой в руках и вдруг упал замертво. Камень, ударивший его в висок, был так велик, что тектон умер, еще не коснувшись земли. Другой всадник яростно взвыл. В десяти шагах от нас стояла Ситир Тра. «Вот это меткость!» – подумал я. Второй тектон хотел уже броситься на нас, но тут мне все-таки удалось сделать что-то полезное: я схватил сдвоенную голову хамелеона и запустил ее под ноги тритону. Зверушка одним языком обхватила лапу огромной ящерицы, а другим лежавший поблизости валун, и тритон рухнул. Ситир добила всадника, словно раздавила муху, потерявшую крылья.

– Что ты здесь делаешь?

– Я тебя защищаю, как обещала.

Она сказала это так, словно тот далекий день, когда она появилась в Субуре, был вчера. Я отряхнулся и сказал:

– Ладно, но все-таки один раз тебя спас я.

Она посмотрела на меня с недоумением.

– Это шутка!

* * *

Мы нашли Либертуса и Бальтазара Палузи на вершине холма, за которым притаилось войско бывших рабов. Отсюда открывался прекрасный вид на поле битвы. За спинами этих двоих стояли еще двое – они держали каменную плиту, на которой возвышалась статуя Куала. Чуть позади, на склоне, расположились тридцать тысяч вооруженных повстанцев; все взгляды устремлялись на статую.

Мы с Ситир поднялись на холм бегом.

– Цезарь отдал приказ! – закричал я. – Атакуйте немедленно!

– Прекрасно! – воскликнул Палузи. – Все готово, мы только ждали вашего приказа.

Для простой армии нищих они были очень хорошо организованы. Сейчас за скалами и деревьями прятались подразделения, в каждом из которых насчитывалось около пятисот человек. Их оружие оставляло желать лучшего, но все-таки оно у них теперь было: часть вооружения они собрали после побед на Сицилии, а часть сделали их кузнецы. Если раньше острия копий просто обжигались на огне, то теперь у большинства были металлические наконечники. У многих солдат были шлемы и доспехи или хотя бы что-нибудь одно, а кое-кто даже носил поножи – уж не знаю, где они их взяли. (Поножами, дорогая Прозерпина, называли щитки, которые закрывали ногу от щиколотки до колена.) Палузи был прав: не львы, но и не мыши. Однако, видя их настрой, их готовность идти на битву, любой понял бы, что исход боя решат они. И их было много.

Я посмотрел на поле брани, где ситуация постепенно ухудшалась. Половина римского строя там, где стояли легионы Помпея, дрогнула. Тектоны наступали постепенно, давили солдат, кололи их кинжалами. Этот фланг прогибался, точно балка, которая неспособна выдержать лишний вес и в любой миг может сломаться. Поскольку мы стояли в тылу неприятеля, нам было прекрасно видно, что Нестедум направляет на этот фланг все больше и больше солдат. Да, тектоны напоминали стаю гиен, которая всегда нападает на самое слабое животное в стаде. Ситир шагнула вперед, к полю боя. Я почувствовал, как она напряглась: ее кулаки сжались, Темный Камень уже растекался по ее телу второй кожей. И тут я обратил внимание на Либертуса.

Выражение его лица переменилось. Он смотрел на сражение как в забытьи, полуоткрыв рот с пересохшими губами и не мигая. Я приблизился. Либертус что-то бормотал. С кем он разговаривал? Сам с собой.

– Они убивают… друг друга, – говорил он. – Звери против зверей, звери против зверей…

– Либертус? – окликнул его я, но он меня не слушал.

– Надо только дать одному злу уничтожить другое… – продолжал он. – А потом добить оставшееся зло… И мы будем свободны, свободны.

Он произносил эти слова, точно во сне. Я встревожился и закричал:

– Что ты тут мелешь? Вам пора идти в атаку! Ты должен им приказать!

Нет, он меня не слушал. Мурашки побежали у меня по коже. Вероятно, этот план он продумал заранее: подождать, чтобы и римляне, и тектоны истекли кровью, а потом вкусить плоды победы.

Я перевел взгляд на Ситир и Палузи. Их изумление не уступало моему.

– Ситир! Бальтазар! – взмолился я. – Мы должны начать атаку, иначе все погибнут!

И тут я осознал весь ужас ситуации: Ситир, хотя сердцем была со мной, не могла воспротивиться воле Либертуса, а Палузи не мог противостоять его власти. Бальтазар никогда не дал бы сигнал к наступлению, не получив приказа от вождя повстанцев.

Битва на равнине продолжалась, и сейчас казалось, что она неминуемо закончится победой тектонов. Римское построение, по крайней мере фланг Помпея, постепенно разрушалось. Когда солдаты падали на землю, чудовища добивали их кинжалами и зазубренными мечами или давили щитами. Если отряды Помпея не выдержат натиска, их паника передастся всем легионам; неопытные солдаты уже начинали нарушать построение и отступать.

Я закричал во всю силу легких:

– Ради всего, что тебе дорого,