Мы с Яшей молча смотрели друг на друга. Бездна разверзласьпред нами, ночная бездна невиданной глубины и смрада…

Уже не глядя ни на девочек, ни на Яшу, я быстро набраланомер Клавы. Конечно, он не спал, бедняга…

— Клавдий, — осторожно проговорила я, — естьнекоторые новости насчет…

— …Его нашли, — прервал он… — Ребята взяли еготепленького прямо в «Голубой мантии»… Он только за вчерашний вечер проигралпять тыщ «зеленых»… Ну ничего, завтра он покатит в Иерусалим на собственныхяйцах… которые, надеюсь, там ему оторвут… Ты почему не спишь? Где ты?

— …Я? — и посмотрела на измученного Яшу, на егодевчонок в желтых цыплячьих пижамках… — …я дома…

— Ну так иди спать, — проговорил Клавдий устало… —И за меня поспи…

— Марш отсюда! — велел Яша дочерям.

Те неохотно поднялись и гуськом отправились восвояси,разочарованные: жизнь только-только опять начинала быть интересной, появиласьновенькая балда, с которой можно было позабавиться…

Мы с Яшей ушли на кухню, он и себе сварил кофе покрепче…

Надо было многое обдумать. Что делать и чего не делать ни вкоем случае. Куда двигаться, а куда не то что не двигаться, но даже и взглядомне вести…

Гигантская вавилонская башня из кубиков была выстроена наднашими головами, и каждый кубик означал человека или целую организацию, группуинтересантов, посольства, или даже, как говорили девчонки, «линию»… Не то чтодвижения пальца — дуновения губ достаточно было, чтобы вся башня зашаталась,накренилась, посыпалась и погребла бы нас — людей здесь, в сущности,посторонних, прохожих, неискушенных — под своими рухнувшими блоками… Скоро,очень скоро мы покидали Россию, оставляли Синдикат, возвращались — каждый ксвоему уделу. Чугунное равновесие мира застыло над нашими головами, грозя отлегчайшего дуновения обвалиться на наши головы…

Мы сидели с Яшей на кухне и переговаривались шепотом, словнобоялись разбудить не девчонок, а некое чудище, библейского Левиафана, чейскользкий драконий хребет возник на мгновение из мутных вод мрачной бездныперед нашими потрясенными взорами…

Мы уже все обговорили: близнецов надо завтра же выслатьдомой, пусть оставшиеся недели резвятся там, на вьющихся по горе Кармельхайфских улицах и переулках… «Пантелеево» же пусть догорает, осыпается,оседает, гниет и распадается в бесконечном — по кругу — карточном розыгрыше, вбезумном турнире послов, воротил, мошенников и банкротов…

А корабль? А корабль пусть плывет, если этого так хотят егопассажиры, любители прокатиться; пестрый их табор, подобранный Синдикатом попризнаку принадлежности к мифу…

Когда, часа через полтора, я стала собираться, дверь кухниприоткрылась и показалась веснушчатая, абсолютно не сонная физиономия одной изблизняшек…

— Как, — спросила она, — вы уже уходите? А какже в карты научиться? Другого случая не выпадет…

Значит, не спали, подслушивали, знают, что сегодня улетятдомой…

— Эх! — сказала я, снимая плащ, — ладно,минут двадцать, не больше…

Немедленно появилась другая, с колодой карт… Физиономии уобеих оживленные.

— Начина-а-ется?! — ахнул отец…

— Пап, мы всего один разик, поучить!

— Пап, садись четвертым, а то играть нельзя!

— Ни-за-что!!!

— Да ладно тебе, — сказала я, — это же вшутку… Разыгрываем вот… колечко…

Сняла с пальца серебряное кольцо с яшмой, положила наблюдце…

Яша вздохнул, покорно сел… Девчонки вдохновенно забормотали,перебивая друг друга:

— Черви-пики — 30 очков!

— Кресты — 20 очков!

— Называется масть или говорят — пас! Все четверо могутсказать — пас!

— Бескозырная карта — самая сильная.

— Максимальное число взяток — 13…

— Раздавай…

— Мастерство игрока — в чем? Скрывать свои эмоции…

— Главное — этика, этика игры: в карты не подглядывать,знаки партнеру не делать…

— Какие знаки? — уточнила я.

— Ну, нос чесать, подмигивать, кашлять…

— Игра аристократическая… — добавила другая.

— Я не стану играть, — встрял отец, — они жевсе и так знают, они все без подмигивания видят!

Девчонки хором, возмущенно:

— Пап, мы ж сейчас друг против друга играем! Сыгралисдачу…

Часа через полтора в кухне забрезжил рассвет. Мы сидели застолом, четверо, крестом, бормоча:

— Пятая дама!

— Седьмой марьяж!

— Одна трефа, душа моя!

— Пас!

— …«Моя карта бита, сердце мне разбито»… — напевал поднос Яша, качая головой и пытливо всматриваясь в лицо Янки напротив, и были онив эти минуты очень, очень друг на друга похожи…

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Телефон звонил и звонил, как будто вознамерился добудитьсябесчувственного Яши, лишь час назад вернувшегося из Шереметьева, где с огромнымоблегчением посадил дочерей на самолет компании «Эль-Аль». Наконец он снялтрубку.

— Яков Михалыч! — возбужденно закричалПавлик. — Вы «комсомолку»-то читали?

— Нет еще, а что там?

— Так целый же отряд, целый отряд, понимаете?!

«Елки палки, — подумал Яша, взглянув на часы, — нучто делать с этим… праведником…»

— Они знаки чертят на снегу, понимаете, —горячечно рассказывал Павлик, — камнями выкладывают фигуры, отдаленнонапоминающие щит Давида…

— Кто? — спросил Яша, зевая… Честно говоря, ему затри года уже поднадоел энтузиазм этого чудака… — Альпинисты, что ль? Илиполярники?

— Да нет, евреи, наш святой народ, абсолютно нашконтингент! Их там до хрена, Яков Михалыч!

— А где это?

— Где-то на перевале, в горах Тянь-Шаня… Целый отрядснежных людей! Женщины, мужчины, дети… обросшие волосами, лохматые, голые…

«Нет, это мне снится», — подумал Яша… А Павликпродолжал, захлебываясь словами, торопясь вывалить новость до конца:

— Понимаете… Я подумал… Ведь Синдикат ищет людей,которые забыли, что они евреи… Ну, эти, колена потерянные… Так если эти,лохматые, дикие эти… если они — потерянное колено, а, Яков Михалыч? — ведьбывает же, что человек теряет божественный облик?..

— Бывает… — глухо проговорил Яша. — Это бывает ине в столь экстремальных условиях… Только, знаешь что, Павлик… Пусть они тамостаются, а? На перевале. В Тянь-Шане… Пусть и дальше гуляют, а то я уже что-томаленько подустал…