Автор, ранее уже судимый, решительно отметает малейшиепоползновения кого бы то ни было отождествить себя с героями этого романа.

Организаций, министерств и ведомств, подобных Синдикату,существует великое множество во всех странах.

Персонажи романа — всего лишь рисованные фигурки, как это иполагается в комиксах; даже главная героиня, для удобства названная моимименем, на самом деле — набросок дамочки с небрежно закрашенной сединой. И всеее муторные приключения в тяжелой стране, давно покинутой мною, придуманы,взяты с потолка, высосаны из пальца. Нарисованы.

Сама-то я и не уезжала вовсе никуда, а все эти три годасидела на своей горе, любуясь башнями Иерусалима, от которого ни за какиеденьги не согласилась бы отвести навеки завороженного взгляда…

«…о еврейском народе, народе религиозного призвания, нужносудить по пророкам и апостолам».

Николай Бердяев

«Еще один вечный жид напялил на себя галстук-бабочку».

Джозеф Хеллер, «Голд или Не хуже золота»

Утром Шая остановил меня на проходной и сказал, чтобы япередвинула стол в своем кабинете в прежнее положение, а то, не дай Бог, вслучае чего, меня пристрелят через окно в затылок.

Решив побороться за уют на новом месте, я возразила, чтоесли поставить стол в его прежнее положение — боком к окну, — то мне, вслучае чего, отстрелят нос, а я своим профилем, в принципе, довольна.

Мы еще попрепирались немного (мягко, обтачивая друг на другепресловутую библейскую жестоковыйность), но в иврите я не чувствую себякорифеем ругани, как в русском. В самый спорный момент его пиджак заурчал,забормотал неразборчиво, кашлянул, — Шая весь был опутан проводами иобложен рациями. Время от времени его свободный китель неожиданно, как очнувшийсяна вокзальной скамье алкоголик, издавал шепелявые обрывистые реплики по-русски— это два, нанятых в местной фирме, охранника переговаривались у ворот. ТогдаШая расправлял плечи или переминался, или громко прокашливался, — словом,совершал одно из тех неосознанных движений, какие совершает в обществе человек,у которого забурчало в животе.

Часом позже всех нас собрали в «перекличке» для недельногоинструктажа: глава департамента Бдительности честно отрабатывал зарплату. Аможет, он, уроженец благоуханной Персии, искренне считал, что в этой безумнойРоссии каждого из нас подстерегают ежеминутные разнообразные ужасы?

В случае чего, сказал Шая, если будут стрелять по окнамкабинетов, надо падать на пол и закатываться под стол.

Я отметила, что огромный мой стол, в случае чего,действительно сослужит хорошую службу: под ним улягутся, в тесноте, да не вобиде, все сотрудники моего департамента.

Если будут бросать в окна бутылки с «коктейлем Молотова»,продолжал он, всем надо спуститься на первый этаж, и выстроиться вдоль стены вукрепленном коридоре возле департамента Юной стражи Сиона. Не курить. Неразговаривать. Соблюдать спокойствие. А сейчас порепетируем. Па-ашли!

Все шестьдесят семь сотрудников московского отделенияСиндиката гуськом потянулись в темный боковой коридор возле Юной стражи Сиона.Выстроились вдоль стены, негромко и невесело перешучиваясь. Постояли… В общем,все было как обычно — очень смешно и очень тошно.

Прошли минуты две.

Все свободны, сказал Шая удовлетворенно. В его идеальновыбритой голове киллера отражалась лампа дневного света, густые черные бровишелковистыми гусеницами сползли со лба к переносице. Пиджак его крякнул,буркнул: «Коля… жиды в домике?.. дай сигаретку…»

За шиворотом у него жил диббук, и не один…

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

О том, что в моей новой должности ключевыми словами станетоговорка «в случае чего», я поняла еще в Иерусалиме, на инструктаже главыдепартамента Бдительности Центрального Синдиката.

Мы сидели за столом, друг против друга, в неприлично теснойкомнатенке в их офисе в Долине Призраков — так эта местность и называласьпоследние несколько тысяч лет.

Глава департамента выглядел тоже неприлично молодо илегкомысленно. Была в нем сухопарая прожаренность кибуцника: выгоревшие вихры,брови и ресницы, и веснушки по лицу и жилистым рукам. Меня, впрочем, давно ужене вводили в заблуждение ни молодость, ни кибуцная затрапезность, ни скромныеразмеры кабинета. Я знала, что это очень серьезный человек на более чемсерьезной должности.

На столе между нами лежали: ручка, затертая поздравительнаяоткрытка и небольшой ежедневник за 97-й год…

— …и должна быть начеку постоянно, — говорилон. — Проснулась утром, сварила кофе, выгляни между глотками в окно:количество автомобилей во дворе, мусорные баки, кусты, качели — все ли так, какбыло вчера?.. Перед тем как выйти из квартиры, загляни в глазок: лестницадолжна хорошо просматриваться… Не входи в лифт на своем этаже, поднимись вышеили спустись на пролет… И ни с кем в лифт не входи — ни со старухой, ни сребенком, ни с собакой… Общественный транспорт в Москве для тебязаказан, — только автомобиль с личным водителем…

Заметил тень усмешки на моем лице, согласно усмехнулся икивнул на стол:

— Возьми эту ручку… Отвинти колпачок…

Из отверстия выскочили и закачались две легкие пружинки.

— Это бомба, — сказал он. — На такойподорвался наш синдик в Буэнос-Айресе, в семьдесят третьем… А теперь возьмиоткрытку: она пришла тебе по почте в день твоего рождения, вместе с десяткомдругих поздравлений. Я заглянула в створчатую открытку с медвежонком, улетающимна шаре. Внутри было размазано небольшое количество пластилина с вмятой в негометаллической пластиной.

— Это бомба, — повторил он ровно. — На такойподорвался наш синдик во Франции, в восемьдесят втором… Теперь, ежедневник…

Я взяла блокнот, пролистнула несколько страниц. Со второйнедели ноября и насквозь в толще всего года было вырезано дупло, в которомзмейкой уютно свернулась пружина.

— Это бомба, — продолжал он. — На такойподорвался наш синдик в Уругвае, в семьдесят восьмом…

Я подняла глаза. Парень смотрел на меня пристально ииспытующе. Но была еще в его взгляде та домашняя размягченность, по которой —независимо, будь то в стычке или душевной беседе, — я отличаюсоотечественников, где бы они мне ни встретились…

Елки-палки, подумала я, не отводя взгляда, что ж я делаю?!

— Ничего-ничего, — он ободряюще улыбнулся. —Возьми-ка… — и подал брелок, крошечный цилиндр из какого-то белогометалла. — Вот, в случае чего… Когда входишь в темный подъезд или вподворотню… Да не бойся, это всего лишь лазерный фонарик… Срок годности —десять лет…