Дары королевы перевозило судно «Гектор», отплывшее из Грейвсенда вместе с мастером по изготовлению органов Томасом Далламом, кучером Эдуардом Хейлом и их помощниками на борту[1219]. Дизайн кареты, сооруженной в Коу-Лейн неподалеку от Смитфилда в Лондоне, был разработан самой королевой[1220]. Говорили, что она стоила 600 фунтов, то есть дороже органа, и походила на другую карету, собранную в 1604 году из металлоконструкций бывшим слесарем Елизаветы Томасом Ларкином и украшенную Маркусом Герартсом Младшим. Эта карета, подаренная Яковом I российскому царю Борису Годунову, до сих пор цела и хранится в Оружейной палате в Москве.

На борту «Гектора» находился также механический орган, предназначенный для султана[1221]. Во время шестимесячного плавания он был поврежден, и Даллам вместе с помощниками трудились днем и ночью, чтобы починить его до прибытия в Стамбул. Наконец инструмент высотой почти пять метров, украшенный «очень интересной работой из золота и других богатых красок», был собран во дворце Топкапы. В полутора метрах над клавиатурой помещались двадцатичетырехчасовые куранты, обрамленные органными трубами в форме коринфских колонн из позолоченного дуба. Выше располагалась платформа с ангелами, державшими серебряные трубы возле губ, а над ними рог изобилия в стиле барокко, вырезанный из дерева и увенчанный кустом падуба, на котором уселись серебряные дрозды.

Каждый час заводился часовой механизм, стрелка сдвигалась и раздавался бой часов и звук фанфар. Затем орган сам по себе играл несколько произвольных мелодий, при этом все клавиши инструмента поднимались и опускались. Когда музыка прекращалась, дрозды заливались песней и взмахивали крыльями[1222].

Механические музыкальные инструменты были особенно любимы Елизаветой. Перед тем как Даллам покинул Грейвсенд, она приказала ему установить в Уайтхолле орган для выступлений. Случись ему оказаться в Тайной палате, он увидел бы там «драгоценное изделие», специально изготовленное для королевы ее мастером по инструментам и настройщиком Эдмундом Шетцем, — «пару клавесинов, украшенных тремя тысячами драгоценных камней», дополненных «деревьями, ветвями, травами, цветами, бурьяном, птицами, зверьми и тому подобным, все из чистого серебра». Когда Елизавета играла на инструменте, птицы и звери двигались, «не издавая грохота или какого-либо шума», так что казалось, будто сам Орфей своими мелодиями «заставлял бесчувственных животных веселиться»[1223].

Султан был так очарован подарком, что попросил Даллама еще раз продемонстрировать работу механизма, а затем дать сольный концерт. Вторая из этих просьб привела Даллама в ужас, поскольку во время исполнения ему пришлось бы повернуться спиной к султану, а его предупреждали, что «никто под страхом смерти не может этого сделать»[1224]. К счастью, Мехмед был настолько доволен виртуозным выступлением Даллама, что не обратил внимания на нарушение протокола и наградил мастера сорока пятью золотыми монетами. На самом деле он настолько впечатлился, что умолял Даллама остаться с ним навсегда, предлагая ему двух королевских наложниц или любых двух девственниц, которых тот захотел бы выбрать себе в жены. Далламу чудом удалось отвертеться[1225]. Но прежде, чем он смог вернуться домой, ему пришлось демонтировать орган и переместить его в любимое место отдыха Мехмеда — павильон на берегу Золотого Рога, известный как Жемчужный киоск[1226].

18 октября, за неделю до того, как Даллам закончил повторную сборку органа, «Гектор» покинул Стамбул и отправился в обратный путь[1227]. К ужасу Сафие, он уплыл без писем и приготовленных ею подарков для Елизаветы, включая платье из серебряной парчи, подходящую к нему пару рукавов, носовые платки с золотой вышивкой и корону с жемчугом и рубинами[1228]. Поддерживавший связь с главной горничной Сафие, венецианской еврейкой Эсперансой Мальчи, Лелло организовал поездку Пола Пиндара с Далламом и его помощниками в Грецию на турецком судне, а оттуда переправу на остров Закинф, где они могли нагнать «Гектора», чтобы доставить сообщения и подарки Сафие в Лондон[1229].

В середине мая 1600 года Пиндар наконец достиг Дувра. Когда он вручил дары королеве в Гринвичском дворце, она, как говорили, «очень хорошо» себя чувствовала и будто бы помолодела лет на двадцать. Передавали также, что «сегодня она хочет посмотреть, как француз делает трюки на веревке… Назавтра она приказала травить медведей, быка и обезьяну в ристалище. В среду у нее будут торжественные танцы»[1230].

Но что бы ни подняло настроение королевы, это были не дары Сафие. Елизавета едва на них взглянула. Когда угроза со стороны четвертой испанской Армады наконец миновала, она потеряла всякий интерес к перспективе открытия нового фронта в Средиземном море. Все больше времени и внимания требовало восстание Тирона. Давление со стороны лондонских купцов также в значительной степени ослабло после недавно пришедшей из Алеппо сенсационной новости о том, что флотилия голландских торговых судов, проигнорировав монополию португальцев на плавание в данном регионе, успешно обогнула мыс Доброй Надежды и причалила в Ост-Индии. Когда они вернулись и стало известно об астрономической ценности привезенных ими грузов, лондонские купцы забыли о Турции и быстро переключились на Азию[1231].