Я еще успел подумать: «Вот теперь этот гад заговорил почти как швед»; затем он ударил меня в лицо с такой силой, что я очухался уже только опять в «астрамаксе» — с заклеенными липкой лентой глазами и связанными руками, но и только. Голова и яйца болели дьявольски, из носа хлюпала кровь, трусы были переполнены остывшим дерьмом, и я безумно замерз; морозный зимний ветер гулял по всему фургону, врываясь туда через открытые передние окна. Я не мог обвинить ребят, которые их открыли: запах действительно стоял неприятный.

— Что, черт возьми, с тобой произошло?

— Да так, врезался в одну дверь.

— Понятно. А не имелось ли за порогом еще и лестницы?

— Ты угадал. Я действительно скатился по ней.

— Ну а потом?

— А потом крепкие ребята вышибли из меня все дерьмо, Крейг.

— Это должно было занять уйму времени. Они что, трудились посменно?

— Эк ты умудрился.

— Филип, да проживи я хоть тысячу лет, мне бы за весь этот немалый срок и в голову не пришло связать то, что ты сейчас видишь, с мудростью.

— Что ж, хотя бы мозги и язык по-прежнему в рабочем состоянии. Дебби хочет встретиться с нами после передачи, а первой записью, которая сегодня пойдет в эфир, станет новая композиция «Аддикты», где Джоу уже не на подпевках, а вторым ведущим вокалом… Нет, с синяком под глазом умоляющий взгляд выходит не так убедительно. Но попытка засчитана.

— Ой, господи милостивый, проходи, проходи же сюда, Кеннит, дай-ка я тебя приголублю.

— Черт подери, старина, вы, белые парни, иногда получаетесь такими потрясающе цветными!

Телефонный звонок от неизвестного абонента:

— Алло?

— Не забудь на всякий случай стереть в своей трубке все, что накопилось в «последних сделанных и принятых вызовах». У себя я навела полный порядок.

— Уже сделано. — Я дошел до того, что уничтожил свою карту со всей существовавшей на ней информацией, которая могла бы меня изобличить, — Хотя теперь, конечно, понадобится немедля стереть и нынешний твой звонок. Знаешь, Селия…

— Что, Кеннет?

— Спасибо тебе. Ты была неподражаема. И спасла мою никчемную жизнь.

— С превеликим удовольствием.

— Я люблю тебя.

— Как, все еще? Ты уверен?

— Я люблю тебя.

— Ну… Спасибо, Кеннет.

— А что будет теперь?

— Мне придется заплатить какую-то сумму нашей прежней горничной, чтобы возместить ей ущерб, вызванный незаслуженным увольнением.

— Это не совсем то, о чем мне хотелось узнать.

— Само собой.

— Значит?

— Значит, жди.

— Чего?

— Пакета, звонка, да?

— Выходит, я увижу тебя снова?

— Я прямо-таки слышу, как ты сейчас улыбаешься. Да, мы увидимся.

— Прекрасно, детка. Но увидимся ли мы опять и после того, следующего раза?

— Будем надеяться. Ты ведь понимаешь, наверное, что теперь все станет по-другому, правда? То, прежнее, уже никогда не вернется.

— Знаю. Но может, все станет еще лучше.

— Знаешь, Джон начал официальную процедуру развода. И почти все время теперь проводит в Амстердаме.

— Стало быть, мы сможем увидеться скоро?

— Мне все еще следует соблюдать осторожность, но, думаю, ждать следующей встречи нам осталось недолго. А теперь извини, у меня дела, надо бежать.

— Прости меня, Селия, за то, что навлек на нас такие неприятности.

— Ничего, все обернулось к лучшему. Но постарайся так больше не делать.

— Обе…

— Я побежала, любимый.

— …щаю. Эй, постой, ты сейчас сказала…

В шотландском суде присяжных существует, насколько я знаю, уникальная разновидность вердикта, свойственная только шотландскому праву, несмотря на то что вот уже три столетия наша страна во всех других отношениях полностью объединена с остальными частями Соединенного Королевства. Вердикт этот таков: «Вина не доказана».

Это значит, жюри присяжных не хочет зайти столь далеко, чтобы объявить: «Не виновен!» Просто сторона обвинения не сумела доказать вину убед ительно. Забавный вердикт, потому что он все равно позволяет вам выйти из зала суда свободным человеком, не отягощенным судимостью (при условии, разумеется, что вы не успели обзавестись ею раньше), хотя люди — и ваши друзья, и родственники, и просто знакомые — будут до конца вашей жизни время от времени вспоминать о вынесенном вам двусмысленном вердикте, и его неопределенность еще не раз вам аукнется.

Законодатели предпринимали попытки ввести бинарную оценку вины подсудимых «Виновен» — «Невиновен», но, я думаю, зря. Случись мне оказаться в числе присяжных, я ни за что на свете не согласился бы на вердикт «Вина не доказана» в отношении подсудимого, которого считал бы виновным, однако, с другой стороны, с удовольствием вынес бы половинчатый вердикт в отношении парня, которого иначе пришлось бы признать невиновным, но которого следовало проучить с помощью средства, о котором теперь идет речь. Ведь на самом деле такое решение жюри является вот чем: полунаказанием, своего рода предупреждением или условным освобождением от наказания, причем, что примечательно, назначаемым не судьей, а заседателями, то есть обыкновенными членами общества. Думаю, уже только одно это служит достаточным основанием, чтобы сохранить такой вид вердикта.

Вот уже который месяц я ломаю голову: а не его ли мысленно вынес мне Джон Мерриэл на том судебном процессе, что состоялся у него в голове? Наверняка же у него оставались подозрения, что за мной что-то еще числится, может, даже за мной вместе с Селией.

Не знаю. Никак не могу решить.

Не доказано. Ладно, хоть так.

Чем больше вдумываешься, тем сильнее начинает казаться, что этот странный шотландский вердикт подходит практически ко всем жизненным ситуациям, а не только к той, для которой он сперва предназначался. Вся моя карьера на радио, например, почти идеально подходит под определение «Вина не доказана». (Конечно, когда меня множество раз прогоняли с работы, в моих ушах неоднократно звучало «Виновен», но в целом выражение «Вина не доказана» подходит куда лучше.) Шотландия… определенная автономия в рамках Объединенного Королевства — это что? Становится она более британской? Или более европейской? Не доказано.

Или взять Селию и меня. Не доказано.

Я так и не дождался ни обещанного пакета, ни телефонного звонка. Вместо этого мы решили начать видеться прилюдно. Для первого раза Селия предложила встречу в Британском музее, в зале нереид[136]. Это произошло в марте. Мы как бы невзначай натолкнулись друг на друга прямо перед огромным белым сооружением, возвышающимся подобно величественному памятнику эпохе колониального грабежа. Обменялись взглядами, кивками и рукопожатиями, а затем прогулялись до расположенного здесь же, в музее, кафе. Она спросила, как я, а я ответил, что понемножку прихожу в себя. Она извинилась за поведение мужа, который так сильно меня ударил, а я попросил меня простить, что явился с визитом без приглашения хозяев. Мы говорили так, словно разыгрывали спектакль, а затем простились, снова обменявшись рукопожатиями. При этом в моей руке, а затем в кармане незаметно оказалась сложенная в несколько раз записка, — и на следующий день мы встретились в «Сандерсоне». Причинное место сильно болело. У меня, конечно, не у нее. Но все равно получилось потрясающе.