Но архаизаторы, стремившиеся перестроить религию, общество и управление на основании древних образцов, должны были сознательно или бессознательно чувствовать постоянное трение вследствие неизбежной изменчивости социальных, политических и экономических условий расы. Нельзя было свести к нулю два тысячелетия, прошедшие со времени Древнего царства. Сквозь обманчивый покров древности, набрасывавшийся ими на современные условия, все же просвечивали неумолимые факты настоящего. Когда это было замечено, затруднение разрешили так же, как это сделали евреи в случае подобной же дилеммы: оставалось лишь приписать и современным элементам седую древность, подобно тому как все еврейское законодательство было целиком отнесено к Моисею. Таким образом, было обеспечено теоретическое возрождение. Это было особенно легко для египтян Саисской эпохи, ибо задолго до них было в обычае приписывать Древнему царству особенно священные посмертные тексты, излюбленные медицинские предписания и собрания речений мудрости. Если в некоторых случаях это и было справедливо в дни империи, то того же нельзя сказать вообще относительно XXVI династии. В одной сфере в особенности было невозможно втискивать настоящее в древние рамки: я имею в виду художественные дарования народа. Этот всегда плодотворный элемент египетской культуры представлял собой в то время поразительное исключение наряду с полным отсутствием инициативы во всех других проявлениях жизни. В этой сфере творческие способности, уже возродившиеся в эфиопский период, оставались все еще деятельными, и художественное чувство прислушивалось чутко к новым явлениям жизни. Мы уже видели, что тяготение к прошлому в религии имело следствием возрождение древних сюжетов на рельефах могильных часовен; однако, несмотря на близость копий к древним образцам, самый беглый взгляд неизбежно открывает особый характер и новую технику, присущие только им. В них как раз заключается тот элемент свободы, который отсутствовал в искусстве Древнего царства, и утонченная красота гибких и плавных линий придает невыразимое очарование рельефам именно саисской школы. Если эта тенденция иногда теряет чувство меры и развивается в ущерб силе произведения, то она компенсируется новой, более свободной трактовкой сюжетов. Хотя древние каноны и условности в общем все еще преобладают, все же тут и там появляется художник, решающийся не считаться с ними, который, изображая человеческое тело на рельефе, делает плечи такими, каковы они в действительности, а не ломает их согласно требованиям Древнего царства. Условные головы, предписанные древним каноном, продолжают встречаться и на саисских могильных рельефах почти без всяких изменений, но временами художнику удается, изображая лицо, настолько ярко передать его индивидуальные черты, что его создание резко отличается от множества других шаблонных портретов. Подобные же произведения появляются и среди статуй, свидетельствующих об изучении строения костей черепа, складок и морщин кожи, хорошем понимании анатомии в целом и улавливании индивидуального характера, какого не знало ни одно древнейшее искусство. Такие произведения могут быть сравниваемы лишь с первоклассными портретами греческих скульпторов, и при этом без ущерба для себя. Художественное литье из бронзы достигло совершенства, делались полые фигуры значительных размеров, и особенно хорошо передавались животные формы. Прекрасные бронзовые статуи, искусно покрытые фигурным золотом, серебром и их сплавом, необычайно совершенны по технике. Работы из бронзы весьма многочисленны, и большая часть из тех, которые наполняют современные музеи, были созданы именно в эту эпоху. Ремесла процветали как никогда, и египетский ремесленник той поры редко когда бывал превзойден. Фаянсовые изделия были особенно удачны и изобильны, и музейные коллекции наполнены работами этого периода. Архитектурные памятники эпохи, к сожалению, погибли, и если возможно судить о ней по тому, чего достигли саисские скульпторы, то в этом для нас незаменимая потеря; возможно, что роскошным и прекрасным колоннам в храмах Птолемеев было положено начало саисскими архитекторами.

В то время как произведения искусства явным образом отличались от своих древних прототипов, которым, предполагалось, они следовали, подобное же несоответствие в организации управления, хотя и не менее реальное, было, вероятно, не так ощутимо. По немногим дошедшим до нас памятникам того периода трудно составить себе ясное представление о подлинном характере государства. Благодаря своему географическому расположению Дельта заняла с этих пор первенствующее положение. Развитие торговли с северным миром и вышеизложенные политические основания сделали неизбежным и непреложным передвижение культурного и политического средоточия страны на север. Псамметих и его преемники жили у себя в родном Саисе, ставшем большим и великолепным городом с храмами и дворцами. Фивы не имели уже более ни политического, ни религиозного значения. Долина Нила была лишь придатком к Дельте. Мы уже указывали, что несколько феодальных владетелей продолжали существовать. Они удержали за собой свои земли, но, судя по Монтуемхету, они не могли завещать их своим сыновьям. Исключая эти феодальные владения, вся земля принадлежала короне и обрабатывалась крестьянами-рабами, отдававшими пятую часть урожая фараону. Жрецы и солдаты не платили налогов. Представителями административной власти на местах являлись, как и в эпоху империи, чиновники центрального правительства, собиравшие налоги и отправлявшие правосудие. Их архаические титулы, насколько мне удалось их проследить, обычно не отвечали реальным функциям по управлению. В отношении образования и воспитания эти люди существенно отличаются от чиновников-писцов эпохи империи тем, что для них необязательно знание древних иероглифов. Со времени Эфиопской династии развилась весьма курсивная форма древнего иератического письма. Эта новая и более беглая форма, бессознательно развившаяся из древних письмен, лучше отвечает нуждам практической деятельности и администрации и вследствие всеобщего и повседневного употребления, стала известна грекам под названием демотического письма – термин, обычно прилагаемый к ней в настоящее время. Она запечатлела тогдашний язык; что же касается иероглифического письма, продолжавшего искусственно поддерживаться, то оно пользовалось архаическими формами языка, бывшими в употреблении много столетий назад. Это существенное видоизменение, разумеется, было лишь одной из многих модификаций и перемен, отвечавших новым потребностям управления. В социальном отношении возродившиеся ремесла вызвали разделение народа на более или менее резко разграниченные классы, или гильдии, обозначавшиеся по роду своих занятий; но каст, в точном значении слова, не существовало, так же как не было их и в другие периоды египетской истории.

Бронзовый козел с корабельного носа. Саисская эпоха

Жрецам несколько лучше, нежели чиновникам, удалось восстановить доброе старое время. Им, взятым вместе, следует вообще главным образом приписывать попытку реставрации. Религиозный центр так же, как и политический, совершенно переместился, как мы уже говорили: Фивы потеряли всякое религиозное значение. В городах Дельты – Саисе, Атрибе и Буто – находились богатейшие храмы. В полном противоречии с условиями Древнего царства жрецы теперь составляли более чем когда-либо замкнутый и отличный от других класс населения, их должности стали наследственными. Народ их почитал, поэтому стало политической необходимостью приобретать их поддержку посредством щедрых вкладов. Хотя они больше и не имели того политического влияния, которым они располагали в дни империи, все же мы находим, например, что древний владетель Тиниса лишается своих давних доходов с оазисов и переправы через реку, так как жрецы Осириса пожелали, чтобы они поступали к ним. Однако правилом было, как мы увидим, обратное. Древних богов нельзя было воскресить, из них один только Осирис не был предан забвению. Его супруга Исида, в противоположность древним обычаям, получила сложный культ и широкую известность, впоследствии обеспечившие ей в классические времена такую всеобщую любовь. Имхотеп, мудрец при дворе Джосера двадцать пять веков назад, занял теперь место среди богов как сын Птаха, – нововведение, бывшее для жрецов бессознательным. Религия, представителями которой являлись жрецы, была неизбежным результатом тенденций конца империи. Поскольку дело касалось повседневной жизни и поведения, она состояла, как и раввинистическая религия, возникшая при весьма сходных условиях, из бесчисленных внешних обрядов и чрезвычайно утомительного соблюдения предписаний, касавшихся ритуальной чистоты. Мы всюду находим, что знатные лица и чиновники воздвигают святилища богам. В то время как раньше почитался лишь один представитель известного класса животных, теперь во многих случаях все его индивидуумы считались неприкосновенными. Усилившееся обожание этих проявлений богов в особенности подчеркивается сложным культом быков Аписов, отображений Птаха; огромная усыпальница, где они отныне пышно погребались, Серапеум в Мемфисе, прославилась среди греков. Намек на эту тенденцию можно усмотреть еще в эпоху Древнего царства, но теперь она приняла ту грубую форму, которая привела наконец в римскую эпоху к фанатическим эксцессам александрийцев. Возможно, что жрецы находили во всех этих внешних божественных манифестациях так же, как в своих мифологических сказаниях, высший смысл, которого они никогда первоначально не имели. Нечто подобное мы уже видели раз в эпоху империи, но мы не можем решить, действительно ли жрецы учили всему тому, что приписывают им греки. В то время как в эпоху империи жрецов воспитывали не в отдалении от жизни, теперь они должны были изучать язык и форму письма и знакомиться с массой стародавней литературы, несмотря на то что все это давно вышло из употребления в окружающей деловой жизни. Таким образом, древняя письменность, уже и ранее считавшаяся божественного происхождения, стала священным занятием, характерным отличием богословской науки и была поэтому названа греками «иероглифами», или священными знаками. Подобная тренировка неизбежно погружала жрецов в давно позабытый мир, мудрость которого, как у китайцев и мусульман, считалась последним словом. Начертания и священные свитки прошлого ревностно разыскивались и, покрытые пылью веков, подбирались одни к другим, сортировались и приводились в порядок. Прошлое было выше всего; жрец, которому оно было дорого, жил в царстве теней, и его живые силы были потеряны для мира. Равным образом, и в тогдашнем Вавилоне тот же ретроспективный дух был преимущественно характерен для возрождавшейся империи Навуходоносора. Мир дряхлел, и люди всюду останавливались с любовью на его давно ушедшей юности.