«Ты понимаешь, что тебя ждет, Львица?»

Лайя, которая не слышит голос Маута, переводит взгляд с меня на Мирру. Но я не успеваю объяснить, в чем дело, как Мирра отвечает.

– Несколько месяцев обучения у будущего зятя… – Она слегка толкает меня в грудь. Я нервно сглатываю, Лайя краснеет, а Кровавый Сорокопут улыбается – кажется, впервые за много месяцев.

– Перебранки с нашими огненными друзьями из Шер Джиннаата. Много аппетитной еды Кочевников – в конце концов, я ведь стану Бани аль-Маут. И вечность в этом лесу, где я буду помогать призракам найти покой.

– Подожди, – взволнованно восклицает Лайя. – Погоди минуту! Ты не можешь…

– Ты хочешь, чтобы я осталась в мире живых? – спрашивает Мирра. – Придавленная ненавистью к себе? Я убила Керис Витурию. Перерезала ей горло и смотрела, как она умирает. Но я мечтаю только об одном: вернуть ее с того света, чтобы можно было убить ее снова. – Она понижает голос и говорит шепотом: – Меня преследуют призраки, девочка. Глаза т-т-твоего отца. Голос твоей с-с-сестры. Дар… Дар… – Львицу бьет крупная дрожь. – Смех твоего бра-брата… – все же выговаривает она. – Мне нет места среди живых. Королева джиннов сказала, что стать Ловцом Душ – означает раскаяться. Раскаяние – это единственное, что мне осталось. Позволь мне уйти. Позволь мне сделать хоть что-то хорошее.

«Львица, – говорит Маут прежде, чем Лайя успевает произнести хоть слово. – Намерена ли ты, подобно Бану аль-Мауту, держаться за свое прежнее «я»? Или ты отпустишь прошлое, чтобы переводить призраков на другую сторону?»

– Просто освободи мальчика, Маут. Я сделаю все, что ты хочешь, черт бы тебя побрал. – Мирра секунду молчит. – Кроме одного. Я не хочу забывать ее. – И она кивает на Лайю.

«Она твоя дочь, Львица. Никакая сила во вселенной не сможет вырвать ее из твоего сердца. Она – твоя плоть и кровь. Очень хорошо. Мирра из Серры, детоубийца и Львица, слушай меня. Служить мне на Землях Ожидания значит освещать путь слабым, павшим, забытым во тьме, которая следует за смертью. Ты будешь привязана ко мне, пока другой, достойный, не освободит тебя. Принимаешь ли ты это?»

Я отмечаю, что он не угрожает покарать Мирру в случае, если она покинет Лес. И не предлагает ей «править» Землями Ожидания, как это было со мной.

Возможно, женщина все-таки не останется здесь навеки.

– Принимаю, – отвечает Мирра.

Ее клятва отличается от той, что давал я в свое время, потому что Мауту не нужно возвращать ее к жизни. Тем не менее, я вижу, как она напрягается, и понимаю, что она сейчас чувствует – это могущество Маута переходит к ней, он дает ей магию, которую никогда не сможет забрать.

Спустя мгновение Львица вздрагивает и оборачивается ко мне.

– Так, хорошо, – резко говорит она. – Теперь лучше начинай рассказывать мне все, что нужно знать. И поскольку тебе уже недолго осталось быть Ловцом Душ, я буду называть тебя Элиасом.

– «Мать присматривает за всеми». – Будь проклят этот Каин! – Я думал, что Пророк говорил о Коменданте. Но речь шла о тебе. Это ты – Мать.

– Да, это верно, Элиас. – Львица берет руку дочери, потом мою руку. – Это верно. Я – мать.

«Долг превыше всего до самой смерти». Шестилетней я услышала эти слова от своего отца, в ту ночь, когда Пророки забрали меня в Блэклиф.

«Долг может быть тяжелым бременем, дочь моя. – Отец опустился передо мной на колени, положил руки мне на плечи. Провел большими пальцами по моему лицу, чтобы Пророки не заметили моих слез. – Но может быть и союзником. Выбор за тобой».

После битвы на Землях Ожидания долг помогает мне выдержать переговоры с военачальниками Керис – те, кто остался в живых, сдались. Долг помогает мне с каменным лицом смотреть, как Элиас благодарит и распускает свою армию – Кочевников и ифритов – и просит меня увести из Леса моих солдат.

Долг помогает мне не сломаться от горя, когда меня находит Муса. У него красные воспаленные глаза – он оплакивает Дарина. Муса приводит меня к длинным рядам из трупов, которые следует похоронить в роще джиннов.

Но когда я смотрю на тело Авитаса Харпера, долг бессилен. Сознание долга не может утешить меня.

Я вдруг оказываюсь на коленях в грязи. После смерти у него такое же бесстрастное лицо, какое было при жизни. Но теперь он мертв. Страшная рана, нанесенная Керис, прикрыта плащом, но его волосы и доспехи в крови, тело покрыто многочисленными синяками и порезами.

Я протягиваю руку к лицу Харпера, но в последний момент отдергиваю ее. Он изгнал мрак из моего сердца, согрел меня. Но сейчас я почувствую только холод, потому что Смерть забрала мою любовь, и его тепло ушло из этого мира.

«Будь ты проклят! – кричу я про себя, обращаясь к Авитасу. – Будь ты проклят за то, что не успел. За то, что любил меня. За то, что не оказался там, где не пришлось бы защищать меня, заплатив собственной жизнью».

Я не говорю ничего этого вслух. Я гляжу в его лицо и ищу в нем… не знаю, что. Ответ. Объяснение всему случившемуся. Какой-то смысл.

Но иногда в смерти нет смысла. Иногда ты просто убиваешь, и пусть ты ненавидишь то, что делаешь, ты солдат, это твое ремесло, и ты убиваешь снова. Твои друзья умирают. Умирают те, кого любишь. И когда твоя собственная жизнь подходит к концу, уверенности в том, что ты совершал все это ради какой-то великой цели, у тебя нет. Напротив, ты твердо знаешь, что у тебя забрали нечто важное, и ты отказался от этого сам. И бремя этого знания останется с тобой до самой смерти. Только смерть принесет тебе забвение.

Я кладу ладонь на сердце Харпера, беру его руку и прижимаю к своей груди.

– Ты ушел первым, любовь моя, – шепчу я. – Тебе повезло. Как же мне теперь все это вынести без тебя?

Я не получаю ответа на свой вопрос. Его глаза закрылись навеки, тело окоченело, и холодные капли дождя медленно стекают на землю по его белому лицу.

* * *

Три дня уходит на то, чтобы вывести армию из заколдованного леса, и еще через две с половиной недели дорога выводит нас к имперскому гарнизону Эстиум, расположившемуся среди зеленых холмов в излучине реки Таиус.

– Лагерь разбит, Сорокопут, – докладывает Квин Витуриус, безупречный, как всегда. Я сижу в своей палатке, установленной в центре лагеря. – Может быть, ты желаешь, чтобы тебе приготовили помещение в крепости?

Я желаю остаться одна, но в моей палатке полно народу. Первой пришла Лайя, принесла горшок мангового джема – лишь небесам известно, где она его достала. Она намазывает джем на лепешки, кладет сверху мягкий белый сыр и молча предлагает еду тем, кто заходит в палатку.

Муса тоже здесь, флиртует с Афией Ара-Нур, оживленно жестикулируя куском лепешки. После ранения Кочевница еще слаба, и даже когда смеется, морщится от боли. Маму Муса, кажется, тоже рассмешил, но Спиро Телуман смотрит на них угрюмо. Кузнецу не о чем беспокоиться. Сердце Мусы разбито. Как и мое.