Из города доносится пение джиннов – многоголосый хор, странная мелодия, одновременно прекрасная и жуткая. Это пение заставляет деревья печально шелестеть. Над равниной проносится порыв ветра, и снова раздается голос Маута.

«Они оплакивают Мехерью, – говорит он. – Это погребальная песнь по их павшему королю».

– Из сотен джиннов к обязанностям Ловца Душ вернулся только один. – Я смотрю в ту сторону, куда ушел Талис. – Я не выполнил обещания, данного тебе, Маут.

«Если бы не ты, все было бы потеряно, Бану аль-Маут. Один – это начало. Пока этого достаточно».

* * *

У нас сотни раненых, тысячи убитых. Призраки призывают меня, умоляют, чтобы я услышал их, пришел к ним, переправил на ту сторону. Но я должен сначала переговорить с Мамой и Шаном, с Афией и Спиро, с Джибраном и Аубарит. Во мне нуждаются факиры – лишившись большей части старейшин и вождей, они не понимают, что им делать дальше, как жить. Меня хочет видеть Квин, который лежит в лазарете с тяжелыми ранами. У меня уходит несколько часов на то, чтобы уговорить Отцов оставить на поле боя тела павших.

Но уже к рассвету армия готова выступить. Я поговорил со всеми, с кем хотел.

Хорошо. Почти.

Мы с Кровавым Сорокопутом и Мусой стоим на дороге, у границы Земель Ожидания, и обсуждаем, как действовать солдатам, если они наткнутся на «беспризорных» духов. Заметив Лайю, Муса пинает Сорокопута в щиколотку.

– Какого черта, Муса… О… Гм…

Сорокопут бросает на меня пронизывающий взгляд. «Не смей причинять ей боль, Элиас», и они быстро уходят.

– Ты не поедешь с нами?

Лайя тащит меня к деревьям. Рехмат больше нет, но Лайя по-прежнему владеет магией. В каком-то смысле королева джиннов все еще «живет» в ней. Это касается и Мусы с Кровавым Сорокопутом. Поэтому призраки не возражают против их присутствия здесь.

– Духи зовут меня.

Мне хочется взять руки Лайи, но я сдерживаюсь. Я ничего не могу сделать, чтобы облегчить расставание. Стоит ли делать его еще тяжелее.

– Даже с помощью Талиса мне еще не скоро удастся переправить всех умерших в иной мир.

Я нащупываю в кармане браслет, который Лайя мне когда-то вернула. С тех пор почти каждый день, когда у меня выдавалась свободная минута, я вырезал на нем новые узоры. Снова отдать его ей? А что, если она откажется его принять? Я не закончил работу над браслетом. Возможно, еще не время.

– Лайя…

– Я не…

Мы заговариваем одновременно, и я жестом прошу ее продолжать.

– Элиас, я не хочу, чтобы ты с печалью в сердце вспоминал о нас. – Она поднимает руку, и лепесток с цветка дерева тала падает в ее раскрытую ладонь. – Ты жив. Где бы я ни была, меня утешит мысль о том, что где-то есть ты, и что ты нашел покой. Для меня этого достаточно.

– Возможно, этого достаточно для тебя, – раздается из теней хриплый голос, – но мне этого мало.

Мы с Лайей, онемев от изумления, смотрим на маленькую женщину. У нее совершенно седые волосы и синие, как море, молодые глаза. Их жесткий взгляд смягчается при виде дочери.

– Но как… – наконец выдавливает из себя Лайя. – Ведь карконы…

– Даже не потрудились проверить, жива я или мертва, – усмехается Мирра из Серры. – И к тому же, я прикасалась к Звезде, разве ты забыла? Нас с тобой не так-то просто убить.

– Но почему ты не пришла ко мне? – бормочет Лайя. – Почему не попыталась найти меня?

– Потому, что месть значила для меня больше, чем ты, – отвечает Мирра, и Лайя отшатывается, потрясенная. – Я никогда не была хорошей м-м-матерью своим детям, девочка. Ты это знаешь. Я понимала, что Блэклифскую суку не застать врасплох. Шпионы сообщили ей, что я мертва. Вот я и решила остаться мертвой. О том, что я жива, было известно только Харперу, который спрятал меня в Антиуме, чтобы я перевела дух, и Кровавому Сорокопуту. – Заметив гневное выражение лица Лайи, Мирра поднимает руку. – Не сердись на Сорокопута, – говорит она. – Я помогла ей выбраться из туннелей под Антиумом, но она даже не поняла, что это была я. Она узнала о том, что я жива, только в ночь перед последним сражением. Мы еще немного поболтали с Каринной.

– Я не почувствовал твоего присутствия… – начинаю я, и Мирра сипло смеется.

– Это место заполонили тысячи людей, мальчик, – снисходительно говорит она. – Еще одному затеряться было несложно. Харпер держал язык за зубами, я могла ему доверять. У этого парня голова была как самое надежное хранилище, вот что я скажу. А что касается Сорокопута, я приказала ей держать рот на замке, даже мысленно не произносить моего имени, чтобы Князь Тьмы не выудил эти сведения у нее из головы.

– По-моему, ты выразилась не совсем так. Ты сказала: «Если ты, девчонка, хоть кому-нибудь проболтаешься, я сначала выпущу тебе кишки, потом сдеру с тебя кожу и сошью себе плащ».

Кровавый Сорокопут стоит у меня за спиной.

– Прости меня. – Она с тревогой смотрит на Лайю, словно боится услышать гневную отповедь. – Это был единственный способ покончить с Керис.

Но Лайя бросается к матери. От неожиданности та пятится, но потом обнимает дочь.

– Теперь я больше не одна. – Лайя прячет лицо в волосах Мирры. – Я думала, что выжила только я.

У меня печет в глазах, и Кровавый Сорокопут отворачивается, вытирая щеки, и что-то бормочет насчет соринки.

– Ты не одна, – отвечает Мирра уже более мягким тоном. – И, если бы это зависело от меня, мы никогда больше не расстались бы с тобой. – Она выпускает Лайю из объятий и смотрит на меня. – Ловец Душ, ты можешь позвать своего хозяина?

– Позвать? – бормочу я, ничего не соображая. – Маута?

Так, хватит, если я и дальше продолжу повторять каждое слово, мать девушки, которую я люблю, окончательно решит, что я слабоумный.

– Вот именно, – кивает Мирра. – Королева джиннов упоминала о клятве, которая связывает тебя с Маутом.

– Ты знакома с Рехмат? – удивляется Лайя.

– Погоди, сверчок. – Мирра, не отрывая от меня пристального взгляда, жестом приказывает дочери молчать. – Итак, Рехмат рассказала мне об этой клятве. Что-то такое насчет служения Мауту до конца времен. Я бы хотела поговорить с ним об этом. Зови его.

«Маут?» Я произношу про себя его имя и, не получив ответа, отрицательно качаю головой. Мирра рычит так громко, что Лайя, Сорокопут и я вздрагиваем от неожиданности.

– Не смей меня игнорировать, ты, самодовольное животное! – кричит Мирра, оборачиваясь к деревьям. – Я пересекала границы твоего царства тысячу раз. Я смотрела в Море. Ты обещал мальчишке, что освободишь его от клятвы, если найдется человек, готовый занять его место. Так вот, я здесь. Я согласна его заменить. И тебе даже не нужно меня оживлять.

Наверное, с минуту мы стоим в молчании, потом раздается гулкий голос древнего существа.