А их так называемая «механизация»?! Взамен развития внутренних способностей человека ученые ломают голову над изобретением всё новых и новых устройств, чтобы те выполняли работу медленнее, не так точно и не так качественно.

В сэхлии даже бытовала поговорка: «Чтобы научить младенца ходить, ученый привяжет ему к ногам костыли».

В общем, когда по дороге из Ахарда Тойра заявил, что Фринию придется пару семестров поучиться в Тайдонском университете, чародей немало удивился. А когда удивление прошло, долго и убежденно объяснял, что он думает обо всех ученых заведениях — и почему.

Тойра на это лишь отмахнулся.

— Во-первых, — сказал, — ты забываешь, что я тебя нанял для работы. За которую плачу и, согласись, неплохо. И мне вот, представь, необходимо, чтобы ты, в рамках упомянутой работы, прошел обучение в университете. Ну а во-вторых, — подытожил он, — то, что ты сейчас наговорил об ученых, это критика их методов. А я хочу, чтобы ты ознакомился с их достижениями. Тогда и устроим дискуссию.

Дискуссию устраивать не пришлось. При всей своей предвзятости Фриний очень скоро понял, что в университетах преподавательские мантии носят не одни дураки и сумасброды. К тому же здешняя библиотека содержала множество редчайших свитков, которые нигде больше не сохранились.

Тойра ни о чем не спрашивал, а только довольно улыбался, слушая отчеты молодого чародея. Кстати, оказалось, что Фриний не единственный, кто, окончив сэхлию, решил продолжить обучение в университете. Просто остальные предпочитали не проявлять своей принадлежности к чародеям, жили скрытно, вели себя замкнуто, лишний раз на люди с посохом не выходили (почему-то считалось, что выпускник сэхлии непременно должен его носить с собой). Только пару недель спустя один из «коллег» объяснил Фринию, что столь нарочито заявлять о своей принадлежности к чародеям считается в стенах университета дурным тоном.

Здесь вообще многое было по-другому, нежели в сэхлии. Не соперничество — оно присутствовало повсюду, — скорее принципы этого соперничества. В университете каждый боролся только за себя, беспокоился о себе одном, о собственной выгоде, порой — в ущерб здоровью или даже жизни других. Если ты собирался провести опыт, а твой соученик узнавал, что компоненты подобраны неправильно, он не торопился предостеречь тебя. Разве что — после опыта, с покровительственной усмешкой навещая жертву эксперимента в университетском госпитале.

Расплачивались за обучение здесь тоже иначе: деньгами, а не практикой. Если же кто-то хотел остаться на той или иной кафедре (и если, разумеется, его там хотели видеть), ему устанавливали постоянное жалованье. При соискании очередной ученой ступени (как было принято говорить, «степени»), опять же не в последнюю очередь обращали внимание на благосостояние экзаменуемого. Ибо процесс соискания требовал значительных расходов, как на организационные нужды, так и на подарки преподавателям. К счастью, Тойра обеспечивал Фриния достаточными средствами, а откуда они берутся, никто из студентов не интересовался, это принято не было.

По той же причине никто особо не вникал, чем, собственно, занимается Фриний, что исследует, над чем работает.

Он и сам — не слишком-то понимал.

Тойра велел ему заняться прежде всего древней историей и зверобогословием, которые в университете излагали не так, как в сэхлии, и не так, как в монастырской школе. Здешние преподаватели всё подвергали сомнениям и анализу, они стремились рационально, то бишь с помошью разума, постичь и объяснить все явления, даже описанные в «Бытии». Этот подход был относительно новым направлением в науке, и Церковь продолжала преследовать его приверженцев, ведь они, по сути, отвергали естественность и беззаботность, стремясь осуществить познание через грешный, присущий лишь человеку разум. Конечно, среди ученых тоже не все отдавали предпочтение такому способу познания, но в Тайдонском университете приверженцев рациональности было больше.

И среди них, разумеется, встречались запретники, особенно среди тех, кто изучал древнюю историю и зверобогословне. Фринию, уже немного разбиравшемуся в устройстве университета и научившемуся узнавать их среди прочих студентов, запретники не нравились. И хотя были среди них разные люди, но всё-таки чаще с ущербной, будто надломанное «око», психикой, с нервическим характером, одержимые идеями настолько опасными, что они постепенно сводили своих носителей с ума. То есть, шутил Тойра, приближали к естественности и беззаботности, которых запретники как раз и не принимали.

Пошутив же, Мудрый приказал Фринию «задвинуть свои предпочтения куда подальше и с запретниками дружить. Считай, сказал, что ты их изучаешь».

Сам Тойра наведывался в университет куда чаще, чем прежде в сэхлию. Привозил деньги, новости из внешнего мира (хотя студентам, в отличие от махитисов, разрешалось выбираться в город), неизменно расспрашивал о том, как проходит учеба. Оставлял массу мелких заданий: узнать, когда, согласно хроникам, был основан тот или иной город, кто из графов участвовал в Пятом захребетном походе и тому подобное. И в следующий свой приезд никогда не забывал спросить об ответах. При этом ни словом, ни полусловом не объяснял Фринию, зачем ему понадобились те или иные сведения, вообще редко снисходил до объяснений, только когда считал их совершенно необходимыми. Фриния это задевало, хотя сам он не всегда себе в этом признавался. В таких случаях чародей напоминал себе, что Тойра нанял его и, значит, в своем праве.

Неизвестно, какую пользу извлекал странствующий проповедник из Фриниевых занятий, а вот для самого Фриния она была несомненна. Вскоре он убедился, что Тойра не ошибся и у ученых есть чему научиться. Вывод, заключенный в этом каламбуре, чародей распространил и на запретников, хотя по-прежнему считал их людьми ненадежными и подверженными душевным заболеваниям. Он совсем не удивился, когда выяснил, что все тайны запретников хорошо известны руководству университета и Тайдонскому архиэпимелиту. Запретникам позволяли существовать, но за ними бдительно приглядывали…

— …Конечно, знал, — ответил Тойра, когда Фриний подступил к нему с расспросами. — А вот тебе знать раньше времени не следовало. Ты должен был вести себя непринужденно, с порядочной, так сказать, долей естественности. И потом, как и в случае с самим университетом, ты путаешь методы с результатами; в данном случае — с… хм… с понятийным аппаратом, которым располагают запретники. Все эти Носители, сакральная роль Лабиринта, подоплека захребетных походов — о них и в народе поговаривают, но там слишком много… э-э… информационного шума. В общем, чуши всякой многовато примешано.

— В том, что утверждают запретники, — тоже.

— Тоже, — согласился Тойра. — Но меньше. — И продолжать разговор на эту тему, как обычно, отказался.

Не один раз Фриний пытался понять, чем вызвана скрытность его приемного отца, но фактов у Фриния пока было маловато, да и отвлекаться на что-то, не связанное с обучением, не получалось. Ведь кроме университетских занятий он по-прежнему занимался чародейскими практиками, готовясь к восхождению на очередную ступень мастерства… к тому же визиты к вдовой, но не потерявшей своей привлекательности госпоже Рисимии отнимали немало времени.