Браслет ступениата по-прежнему мертво лежал у Фриния в кошельке. Можно было, конечно, вернуться в эрхастрию, чтобы активацию провели даскайли, но им и так хватало забот в изуродованном, перепуганном городе. Поэтому чародей решил надеть браслет самостоятельно — однако для этого следовало отыскать какой-нибудь постоялый двор или хижину, где бы никто не тревожил его часа три-четыре.

В Неарелме Фриний никогда прежде не бывал, но знал, что здесь законы и обычаи королевства ничего не стоят. В Вольных Землях вся власть принадлежала местным баронам, впрочем, власти той было крайне мало. Вокруг ветхих, полуразрушенных крепостей селились вольноземельцы, которые не могли сами постоять за себя или же надеялись подзаработать на торговле; остальные уходили подальше от Тонрэя, на побережье или поближе к Хребту. Здесь не существовало воинских объединений или армий, способных навести порядок, отряды же баронских наемников, как правило, были малочисленны и плохо обучены. Другое дело — воины-одиночки, ходившие к Пелене на промысел. Сна-тонрские чародеи хорошо платили за артефакты, добываемые ими, — а также за то, чтобы тропари[3]сопровождали к Пелене ступениатов. Иногда, случалось, тропарей нанимали и для избавления от чудовищ, вышедших из Пелены, но они соглашались далеко не всегда и заламывали баснословные цены.

В последнее время, вспомнил Фриний, стоимость тропаревых услуг значительно выросла.

Он остановил лошадь, вглядываясь в одинокий огонек на горизонте, и решил, что, если поспешит, успеет добраться туда до ночи. Ночевать посреди этой дикой, поросшей корявым кустарником и болезненными деревцами земли ему не хотелось.

За весь день чародей не заметил здесь ни единой деревушки. Тракт, начинавшийся от Неарелмских ворот Сна-Тонра, был пустынен и кое-где начал зарастать травой, бурой и ломкой. Лошадь есть ее отказывалась наотрез и вообще вела себя нервно, хотя не только людей, но и животных поблизости не было.

Дорога нехотя тянулась к северу, то и дело пуская в стороны узкие щупальца-тропки, еще более заросшие и не внушавшие доверия. С не видного отсюда побережья тянуло солью и гниющими водорослями, но вскоре тракт вильнул западнее — и стал выглядеть более обжитым. Во всяком случае, пару раз Фриний приметил у обочины какие-то клочки тряпья, а один раз — башмак без подошвы.

В Сна-Тонре его напутствовали простым советом: ехать по тракту на север, по возможности найти себе тропаря и с проводником отправиться к Пелене. А нет — можно и в одиночку, хотя тогда шансов вернуться живым (и здоровым) будет несравнимо меньше. С местными советовали лишний раз не связываться, в баронские замки не заезжать.

Собственно, вспомнил Фриний, никто на его памяти и не упоминал о том, что в Неарелме есть постоялые дворы. И тот огонек на горизонте может оказаться чем угодно.

Однако оказался — костром. Разведенный на холме, в круге полуразрушенных стен, напоминавших корону с отломанными зубцами, он вкрадчиво потрескивал и зазывал погреться. Кое-кто, как обнаружил, приблизившись, Фриний, уже поддался на уговоры.

Рядом с пламенем, спиной к дороге, сидел лысый и толстый человек с неестественно темной кожей. Он наколол на прутик несколько грибов и теперь крутил их над пламенем, сноровисто орудуя жирными, как сосиски, пальцами.

— Долгонько ты, — проронил толстяк, не оборачиваясь. — Я уж решил: побоишься, стороной возьмешься объезжать, — говорил он с едва уловимым акцентом, и только когда наконец повернулся лицом к чародею, Фриний понял, что дело не в акценте. Просто правый край рта у толстяка был рассечен и сросся неровно, из-за чего слова и звучали не совсем четко. — Ты садись, не топчись. Вино есть?

Фриний молча протянул лысому мех — тот припал вывернутыми губами и долго, сопя и роняя на грудь капли, пил. Наконец вытер рукавом рот, скривился и сообщил:

— Дрянь! Много за него заплатил?

— Хватит еще, чтобы тебя нанять. Если, конечно, ты тропарь.

— А кто ж, по-твоему? Герцог, что ль, трюньильский? И что бы стал герцог делать на этом отягченном руинами прыщике земли? Тропарь я, тропарь. Кепасом зовут. Садись, говорю!

— Сколько возьмешь?

— С чародея? Если особых трудностей не случится — по обычным расценкам, триста золотых «буркал». Будут трудности — надбавишь по возвращении. — Толстяк мельком глянул на Фриния: — Ну как, не разоришься?

— А где гарантии?..

— Что я тебя доведу до места и не пришью по дороге? Вот и видно, что молодой ты еще, необученный. У каждого свои мотивы. Мои велят мне, чтоб отвел тебя к Пелене. Авось там тебя и без меня уделают, как щенка. Ну-ну, ты еще меч у меня отбери и кровь мне пусти! — ишь, как вылупился, надулся. Говорю же: молодой. Ешь, что с собой в мешках притарабанил, не теряй время. Тебе еще, гляжу, браслетик надобно будет нацепить. Что ж так торопился-то? Или правду говорят, что в Сна-Тонре… хе-хе… члены эти пятипальцевые попадали? Да-авно пора: распустили там пояса, мышцой одрябли… ничё, теперь утрутся! Да ешь, ешь, вином вон запивай, если не побрезгуешь после меня. Как закончишь — займешься своим браслетиком. А я тебя посторожу, будь уверен. Знаешь, что говорят такие как я, таким как ты, когда они припираются сюда, надутые от важности мыслей о своем могуществе и прочего дерьма? Мы говорим: «Добро пожаловать во Внешние Пустоты, братцы!» Им это не нравится. Тебе, гляжу, тоже не шибко. А зря, чародеюшка, зря. Мы ведь с тобой, — он ухмыльнулся своим уродливым ртом и ткнул прутиком с грибами в сторону Фриния, — в чем-то и впрямь родичи. Ублюдки и выродки. И воспитывали нас одни и те же, такие же, в общем-то, ублюдки. Только я родился ублюдистей тебя — вот и жру здесь грибовьё, а ты ходишь ко мне на поклон. Не понимаешь? Вижу, что не понимаешь. А я объясню; мы всегда вам объясняем, что к чему. Чтоб веселей к Пелене шагалось.

Он повернулся и изучающе поглядел на Фриния.

— Откуда, по-твоему, берутся тропари? И куда, по-твоему, деваются те детишки с копытами-чешуей-перьями, которых вы собираете по всему Ллаургину? То есть те из них, которые выживают? О, теперь, кажись, до тебя начинает допирать. Не каждый ведь чародей после сэхлии, оттрубивши сколько положено, ломанется гробить собственную жизнь у Пелены. А кому-то нужно зандробов и прочих тварей кокошить? Нужно. Да и на что мы, ублюдки, еще годимся? Если даже попробуем перебраться в Иншгурру, долго там не протянем. Мы уже зависим от Пелены: она дает нам всё: харч, развлекуху, смысл жизни.

— И в чем же он заключается? В том, чтобы водить к Пелене ступениатов и надеяться, что…

— В этом тоже, — невозмутимо отрезал тропарь. — Но… ты видел когда-нибудь глаза ребенка, которого только что спас от двужалого хрумкальца? Нас презирают, это правда. Нас считают зандробовым отродьем — и более, чем справедливо! Они зовут нас смертячниками, жирягами, ведьмаками… знаешь, чародей, они правы: мы, ведьмаки, обычно умираем от цирроза. Это если естественной смертью. Что-то такое с нами делает Пелена… — Он похлопал себя по жирному брюху и хохотнул. — А-а, как бы ни звали!.. Зато я спас людей побольше, чем какой-нибудь врачеватель. и чародеев тоже немало довел до Пелены. Ты бы видел их, как они вели себя на обратном пути… хе-хе!.. да что я, иных ты небось и правда видал — там, в подвалах ваших башен.