Бросилась в его объятия и погрузилась в них, пытаясь нащупать остатки души художника, но их под сердцем не было, хоть было ей тепло…

Подглядывал за ней из-под её плеча, хоть взгляд тянули покалеченные руки, но мысли были, точно, не о них. Его мысли и не об упавшей Луне, сиянием которой уже не насладиться никому и никогда…

Он думал о душе Анастасии. Он совершал расчёт, насколько её душа изменилась и возможно ли обратить всё вспять.

Не было души на свете светлее, чем у неё. Нет и тех, чьё сияние чище. Теперь же, всё иначе, теперь в ней темнота.

«Нужно найти её в глубине города и по-другому нарисовать, дорисовать недостающее, вычеркнуть то, что позволило ей покуситься на душу Луны!» – строил планы он, обнимая Анастасию.

О своей душе художник не думал, хоть и душа Луны убита им. Луна упала, и её уже не вернуть, а душу вернуть на былые круги возможно. Он в этом не сомневался и был готов к решительным шагам.

Сейчас Луна летит в небытие, и ей не вспомнить ни одной молитвы. Сколько ей падать вниз – никто не знает. Быть может, полёт в пропасть это навсегда, и у Луны есть начало смерти, но не сыскать конца ей никогда…

–Что теперь будет? – отчаянно спросила Анастасия. – Наша планета умрёт?

–Нет, – тихо ответил художник.

Он, будто уже знал, что будет дальше, как жизнь будет листать свои страницы, лететь с холодным Солнцем, без Луны.

–Я была без ума! – кричала она, отстранившись от него, и слёзы вновь вернулись. – Клянусь тебе, была я без ума! Так желала Луну покалечить, что о главном забыла опять! Мне чудилось, что у меня столько силы, сколько не было ни у одного художника! Мне, будто снилось, что все мы не достойны жить!

–Это твоя вера, – ответил он. – Вера в конец света! У верящих в него больше оснований наш мир убивать. Не верь больше в него, прошу тебя…

Он обнял её крепче, сжав хрупкое тело остатками сил. Он внушал этим любовь, забирал огонь из её сердца, пока он не сжёг всё на своём пути.

–Я не хотела говорить тебе того, что сказала перед тем, как тебя… – она запнулась, но сразу же продолжила. – Я никогда тебя не брошу!

–Я люблю тебя, – ответил он ей

Ответил, как простой человек, позволивший себе сегодня смелость.

Она, наконец, улыбнулась, хотела рассказать, как сильно любит, но услышала шум запоздавшей волны, и взгляд свой подарила океану.

На смену темноте пришла тишина. Отлив был настолько стремительным, что, даже не верилось, что вода так способна бежать. Вода бежала без оглядки, но обещала обязательно вернуться!

Вдалеке показалась великая волна, высотою в тридцать три шага, шириною в бесконечность. Высотой будет выше и шириною тоже. Она была похожа на Цербера, возжелавшего сожрать всех на своём пути, и два художника были малы перед ним. В чём-то величественнее, но не сейчас.

Волна красного цвета! Океан уже весь стал таким!

Убежать можно в бункер и спрятаться в нём, но они об этом не думали. Не шевелились и не пытались спастись, не отрывали взгляда от волны вплоть до её обрушения и не думали ни о чём. Они молились, чтобы вновь не расстались, чтоб далеко друг от друга не отбросила их волна.

Лишь в последний момент, когда волна была готова упасть, Анастасия схватилась крепко за художника и вжалась в его кожу, как преданная! «Люблю! Люблю! Люблю тебя, родной ты мой!» – жалобно скулили её мысли, но вслух их не произнесла…

Затем звериный рёв, смертельная красота перед глазами, удар, что силой не измерить, и им пришлось расстаться.

Не удержали друг друга, потерялись в солёной воде.

Их дом снесло до основания в одно мгновение. Анастасия погибла сразу же от одного удара!

Художника понесло волной в глубь острова!. Он плескался в обломках, не чувствуя боли, а волна увлекала его за собой на другой конец острова или, быть может, в красный океан.

Все мысли об Анастасии. Она не успела сказать о любви, но это не так уж и важно. Слово о любви могущественно, но не настолько, чтобы быть сильнее самой любви.

Волна сметала все деревья, затем нырнула вниз – в том самом обрыве, где художник катился кувырком. Сейчас же, его, просто, швырнуло в землю и закрутило в воде, как монетку, как марионетку.

Было ощущение, что сломаны все рёбра и позвоночник, и, даже крылья, но художник не сдавался, пытался выбраться на поверхность, горел желанием не утонуть. Всё лишь в его руках, хоть их снова нет.

Его уже несло под водой, и он видел, как тонут небоскрёбы, между которыми совсем не давно он прошёл. Под одним пронесло в сантиметрах, повезло – был бы похоронен небоскрёбом. Потом он вынырнул и узрел впереди, как волна сносит все небоскрёбы, сносит всё, что здесь строилось веками или, быть может, за несколько дней!

За минуту унесло на километры. Когда волна приблизила его к краю острова, он попытался зацепиться, хоть за что-нибудь, но без кистей рук попытка не удалась. Его поглотил водоворот, и Арлстау со спокойной душой захлебнулся, хоть и мог, хотя бы попытаться спасти себя. Если бы не знал, что не умрёт, что убить художника невозможно, он бы поборолся…

Очередной парадокс, но уже парадокс бессмертия!

Владычица жизни жива, поэтому легко поддался смерти!

Такое вот решение его души! Или не души?

Но мы не он, у нас выбор помягче, потому и сдаваться не позволено!

Важно в жизни не то, что ты ни черта не понял, а то, что сумел ни раз переварить и воплотить! Воплощение это не созидание плоти, а предоставление сосуда для души!

Порою, слышим мы в младые годы:

–Да, что ты можешь знать о жизни?! Ты щегол!

–А в чём?! В чём это измеряется?

–В том, что произносишь вслух!

–А я намеренно в лицо бросаю едкость фразы, чтоб посмотреть на всех людей – кто из них, просто, поймёт меня по-человечески, а кто набросится, как шакал, на одну неудачную фразу и будет грызть меня за неё! Лучше быть щеглом, чем шакалом, в которых все когда-нибудь, но бросят камни!

Все знания бесполезны, если не способен их использовать! Говорить, что не умею – это бред; говорить, что не хочу – не стоит…

Ему снился Данучи, рассказал, как живётся в Раю. Признался, как там тепло, как птицы внушают полёты,