с руководством ВКП(б) и в связи с этим считали необходимым создание двурушнических антипартийных групп и организаций в партии. Они также считали возможным идти на любой блок с любыми антипартийными группами, которые помогли бы им прийти к участию в руководстве. […]

ВОПРОС: Как распределялись роли среди членов центра [организации]?

ОТВЕТ: На Зиновьеве и Каменеве лежало политическое руководство организацией, Евдокимов и Бакаев ведали организационными вопросами. Гессен вел организационную работу среди молодежи»[1435].

Далее в показаниях говорится о том, что бывшие вожди Новой оппозиции поддерживали связи с крупными троцкистскими деятелями И.Н. Смирновым и С.В. Мрачковским, а также с бывшими руководителями Правых, во что можно поверить, если исключить совершенно фантастические показания о «решении объединенного троцкистско-зиновьевского центра об организации террористических актов над Сталиным в Москве и Кировым в Ленинграде»[1436].

Вообще, на наш взгляд, все, что Каннер поведал после совета Каменева заняться научным исследованием Библии, свидетельствует более всего о том, что бывшие вожди Новой оппозиции занялись не возобновлением подпольной деятельности (и уж тем более не подготовкой терактов), а обыкновенным интеллигентским пустопорожним трепом из серии: «А вот бы было хорошо, если бы…»

Выступая на XVI съезде ВКП(б) (проходил в Москве с 26 июня по 13 июля 1930 г.), И.В. Сталин заявил: «Репрессии в области социалистического строительства являются необходимым элементом наступления»[1437]. В июле из Политбюро ЦК ВКП(б) вывели М.П. Томского, в декабре из Политбюро вывели А.И. Рыкова, сняв последнего с поста председателя СНК СССР, во второй половине 1930 г. заменили глав ключевых для выполнения пятилетнего плана ведомств. В июле наркомом иностранных дел СССР утвердили М.М. Литвинова, в октябре наркомом финансов СССР – Григория Федоровича Гринько, председателем ВСНХ СССР – Г.К. Орджоникидзе, наркомом внешней торговли СССР – Аркадия Павловича Розенгольца, в декабре главой правительства – В.М. Молотова. По высокоавторитетному заявлению Ю.Н. Жукова, этой правительственной команде «и предстояло решительно, не считаясь ни с чем, проводить в жизнь заведомо непопулярные решения, спасать курс на индустриализацию любой самой дорогой ценой»[1438].

На Декабрьском 1936 г. Пленуме ЦК ВКП(б) Л.М. Каганович задал А.И. Рыкову вопрос, почему он не донес в ЦК о том, что «в 1931 г.» к нему «как к председателю Совета Народных Комиссаров» подошел на одном из заседаний союзного правительства глава Главного концессионного комитета при СНК СССР Л.Б. Каменев и не предложил «собраться старым большевикам и разъяснить все недоразумения»[1439]. Тот факт, что Лев Борисович действительно подходил к нему с таким предложением, Алексей Иванович впоследствии не отрицал. Однако налицо явная ошибка Кагановича: либо Каменев подошел к Рыкову в 1930 г., поскольку в конце года Алексей Иванович, как мы уже указали, с треском слетел с «ленинского поста председателя СНК СССР», либо Каменев подошел к Рыкову уже после «понижения» Алексея Ивановича до наркома почт и телеграфов СССР. Из последующих уточнений четко следует, что речь идет именно о событиях 1930 года.

В декабре 1931 г. Зиновьева утвердили заместителем председателя Государственного ученого совета и членом коллегии Наркомата по просвещению РСФСР. Положение в стране, сложившееся в 1932 г., по признанию Григория Евсеевича 1935 или 1936 г., «благоприятствовало» разгромленной группе Правых. Однако связывать с ними свою судьбу вчерашние троцкисты и зиновьевцы опасались, поскольку «“левые”, – констатировал Зиновьев, – не успели еще забыть того, как рабочие массы в свое время реагировали на внезапное соединение двух вчерашних “антиподов” – троцкистов и зиновьевцев. […] Ко мне и к Каменеву как к людям с “именами” обращались в это время взоры всех “левых” группок – причем некоторых одолевали только сомнения в том, “сохранился ли еще у Зиновьева и Каменева боевой дух” (формулировка Ломинадзе), то есть сохранились ли у них готовность достаточно решительно бороться против ЦК, а также не собираются ли они (в особенности Каменев) чересчур сближаться с Правыми и т. д.”[1440]. По заявлению Зиновьева, его группа соединила “левое” прошлое “с правым настроением”[1441].

Основу еще оставшейся у Зиновьева группировки, которую при всем желании нельзя признать оформленным центром, арестованный Григорий Евсеевич охарактеризовал в своем заявлении 13 января 1935 г. под давлением “следствия”, результат которого был задан заранее, следующим образом: “Следствие требует сказать прямо: был или не был в Москве центр б[ывшей] “зиновьевской” группы. Ответ должен быть: да, был, хоть и мало оформленный, в последние годы мало активный, без ясной платформы, но был. […] Состав его вначале был: я, Каменев, Евдокимов, Бакаев, Куклин, Шаров, до известного времени Залуцкий и Харитонов. Затем в 1932 г. состав менее определенен. В общем, без последних двух”[1442]. Правда, в отличие от Зиновьева, Каменев не считал указанных товарищей основой зиновьевской группы. Тремя днями ранее Зиновьева Каменев заявил: “Я не знаю никакого оформленного центра организации, а знаю ряд лиц, которые встречались и совещались по текущим политическим вопросам. Все они входили в названную выше организацию бывшей зиновьевской оппозиции. Это были – Зиновьев, Каменев, Евдокимов, Бакаев, Куклин, Шаров»[1443]. Сказывались последствия капитуляции Зиновьева с Каменевым 1927 года.

Тем не менее, поскольку у Зиновьева с Каменевым “в прошлом было крупное политическое имя”[1444], переговоры оппозиционеров всех мастей были оживленными. Сталинские энкаведешники утверждали, что в мае 1932 г. имел свидание с Каменевым и установил со Львом Борисовичем “деловой и организационный контакт”[1445] Угланов. Зиновьев рассказал в своем предсмертном “труде” о том, что в 1932 г. “Томский виделся со мною. Рыков с Каменевым. Бухарин не раз вел разговоры “кругом да около” этих тем с Н. Каревым (тогда сторонником зиновьевской группы). Шацкин и Ломинадзе – с Каменевым и Евдокимовым. Шляпников и Медведев – со мною. Сафаров – со мной же. И.Н. Смирнов и С. Мрачковский – с Евдокимовым и Сафаровым. [Ян Эрнестович] Стэн [видный философ[1446], бухаринец, после разгрома Правых участвовал во фракционной деятельности, в частности в доработке рютинской платформы организации “Союз марксистов-ленинцев”. – С.В.] – со мной и [с] Каменевым. Слепков – со Стэном. [Тер-]Ваганян – со мною. Оппозиционеры-индивидуалы (к этому времени таковым считался, например, Смилга) – с Каменевым»[1447].

Судя по выступлению М.П. Томского на партсобрании в Главном управлении ОГИЗ в 1936 г., «обращались» не только к Зиновьеву и Каменеву. Бывшие вожди Ленинградской оппозиции и сами инициировали часть упомянутых Зиновьевым переговоров. Томский признался в 1936 г., что в тридцать втором году к нему подходили Каменев, Зиновьев, переговоры с которым велись в кулуарах заседаний коллегии Наркомата по просвещению, Шляпников и другие оппозиционеры[1448]. На вопрос, почему пытались откровенничать именно с ним, Михаил Павлович прямо сказал, что «все эти люди» считали его «лидером старой оппозиции», а потому «считали своим долгом смотреть на него как на своего возможного союзника»[1449]. Каменев зазывал Томского к себе (и Зиновьеву) на дачу в Ильинское. Томский отказывался. Григорий Евсеевич, в первый раз «отловив» Михаила Павловича в Наркомпросе, посетовал на то, что о нем все забыли, что работа в Наркомпросе не приносила ему никакого удовлетворения, что он ничего в этом бюрократическом творчестве не понимал, зато прекрасно осознавал, как тяжко было Томскому (едва ли Михаил Павлович нуждался в сочувствии Григория Евсеевича). Зиновьев выразил