И еще боль в затылке. И все вокруг как-то колышется, пляшет, словно это палуба корабля или платформа карусели…

И голоса. Кружатся где-то рядом, как мотыльки.

– Соседние ларьки обыскал?

Знакомый, чертовски знакомый женский голос. Бавори.

– Да, – мужской, низкий. Пауза.

– Ничего, – снова мужской голос. Словно извиняясь.

Это тот ее здоровяк-приятель, что ли? Вот куда Топкий так шустро убежал с крыши торгового центра. Предупредить Бавори. И, похоже, еще и радиомаркер прилепил куда-то на плащ. Уж больно быстро они его нашли.

Точно-точно. Вот почему в гараже не осталось ни одного сканера.

Да только теперь-то что – раньше надо было соображать! Пока дома был, пока можно было переодеться и избежать этой милой встречи. Которая, похоже, станет последней. А теперь… Эх, тормоз, тормоз…

– Ну и черт с ним… – голос Бавори. – Пихай его в машину.

– А секвенсор?

– К черту секвенсор! Пихай его в машину!

– Не сходи с ума…

– Пихай его в машину! Пихай его!

– Ладно, ладно… Только не заводись…

Щека оторвалась от асфальта. Тело потянуло куда-то вверх, перевернуло, ноги потащились по асфальту. Стас попытался встать, но ноги тоже оказались скованы.

По макушке чем-то тюкнуло, ноги стало сгибать, за спиной и снизу что-то мягкое, поскрипывающее кожей. В нос – табачный запах. Не очень резкий и с каким-то странным ароматом, не имеющим к табаку ни малейшего отношения. Женские сигаретки какие-то…

– Давай, давай! – прямо в ухо голос Бавори. Стас наконец-то набрался сил и открыл глаза. Перед глазами скользнула бледная рука, кожаный ру­кав… Хлопнула дверца, и тут же тихо заурчал мотор.

– Эй! Стой! А я?

Теперь голос прилетал откуда-то слева, с той стороны, где сидела Бавори. Боковое стекло на ее дверце было приспущено.

К окну справа приник мужской силуэт. Тот парень, что был в закусочной. – Дернул ручку, но дверца была заперта. А потом ручка и вовсе выскользнула у него из-под пальцев – машина рванула с места.

– Стой! Меня же здесь сожрут! Здесь же одни крысы! Стой!!!

– Значит, сожрут… – пробормотала Бавори.

Не оборачиваясь, не глядя в зеркало заднего вида и не переставая давить на акселератор. “Итальянка” мягко, но уверенно набирала скорость, словно решила оторваться от земли. Пулей понеслась по боковым улочкам Выставки, вывернула на площадь перед главной аркой, выскользнула на проспект.

Совершенно пустой до самого горизонта. Ни машин, ни трупов.

То ли военные здесь вовремя успели отступить, то ли этот 1-С и не стремился перебить как можно больше солдат, не желал морей крови, а лишь добивался наибольшего эффекта. И того, что случилось на Красной площади, было уже достаточно. Похоже, дальше военных просто гнали.

Не давая прийти в себя, но и не стараясь извести под корень…

Вокруг было пусто-пусто. Так пусто, как бывало только в центральном районе. Наверно, во всем городе не осталось никого, кроме них и того мужика, брошенного на площади перед ларьком.

Бавори оторвалась от дороги, повернулась.

Убрала с руля правую руку, сдернула с лица полоски пластыря. Скомкала, швырнула под ноги…

Стас невольно поморщился.

Хирурги, конечно, это уберут. Деньги у нее есть, так что уберут. Но это с лица. А в голове-то все, конечно же, останется. И то, как она получила эти следы. И те секунды перед зеркалом, когда впервые…

– Ну что? Нравится?

Можно было бы, конечно, попытаться вывернуться. Поиграть словами и подловатой “техникой влияния”. Обхитрить, успокоить… Но она сама дрессировщик, и неплохой. С ней этот фокус не пройдет.

Да и зачем, зачем? К чему?

Вырваться от нее все равно не получится. Со скованными-то руками и ногами…

Не получится. И, похоже, месть будет долгой. В конце будет смерть, это несомненно, но сначала будет месть. Долгая и с фантазией.

Может быть, уж лучше сразу?.. Впереди все равно нет ничего такого, ради чего стоило бы бороться…

Если уж ради чего-то и стоит побороться, так это ради того, чтобы вывести ее из себя. Сейчас, в первые минуты, пока она зла, очень зла, пока обладание тем, что искала три дня без передышки, будоражит, пока кровь бурлит.

Потом, когда она чуть свыкнется с тем, что птичка наконец-то в ее руках, первое возбуждение пройдет и останется лишь холодная месть.

А сейчас, в первые минуты, можно хотя бы попытаться… Пока кровь горяча – довести ее до кипения… Может быть, смерть будет быстрой. Легкой.

– Что молчишь?.. – Бавори сказала это тихо. Почти спокойно. Если бы не ее глаза… Стас усмехнулся:

– По-моему, ты прелесть. Тебе бы еще поперечные стежки удлинить, а потом все раскрасить помадой. Был такой старый клип, про какого-то фетишиста, там у женщин на щеках были шрамы, раскрашенные под улыбку…

С руля слетела и вторая рука Бавори. Вспорхнула, как шустрая птичка – и обе ее руки метнулась, словно голодные вороны…

Стас дернулся в сторону. Закрыл глаза, отвернул лицо, сжался, выставив плечо. Удары сыпались один за другим. В плечо, в бок, в руку, в грудь… А вот когтями по шее – глубоко. Всеми четырьмя когтями, хорошими такими когтями, как у животного.

Машину повело, но удары не кончались. Значит, сумел… Довольно простой трюк на самом-то деле. Не открывая глаз, Стас ждал последнего удара.

Налетев на бортик тротуара на такой скорости, машина и сама взлетит, как птица. И, вращаясь, как потерявшая контроль ракета, влетит в стену какого-нибудь дома…

Удары прекратились. Машина, завизжав шинами, мелко завиляла из стороны в сторону, но все же выровнялась.

Стас открыл глаза.

Сжав руль – пальцы побелели, темно-синие ногти на их фоне были почти черными, – Бавори сверлила взглядом лобовое стекло. Сбросила скорость.

– Сволочь… Сволочь… Сволочь… Распоротой шее было тепло. Тепло от собственной крови. Но где-то сбоку. Ничего серьезно не задето. От такого не умирают.

– Вывести меня из себя решил? – Бавори улыбнулась. Снова повернулась к нему. Глаза расширились, словно она закапала в них по ампуле белладонны. – Нет, мальчик, не получится. Быстрой смерти захотел? Не дождешься. Будешь гнить в клетке. В маленькой клетке, скрючившись в три погибели. И каждый день я буду отрезать от тебя по кусочку и скармливать моей милой Карме. Ты ей понравишься.

Стас перестал закрываться плечом. Поерзал в кресле, усаживаясь удобнее.

В голове было пусто. И в эту пустоту лезли какие-то совершенно дурацкие мысли. Интересно, кто такая эта Карма? Собака?