— Сам подумай, мальчик. Пророчество гласит о могучем воине, который победит неуязвимого Вечного Хана. Его предназначение — привести чжунцев к победе, положить начало эпохе мира и процветания и так далее. О герое пяти Поднебесных, устроившем рай на земле, складывают песни, стихи и сказки. Подумай, как, с точки зрения верующего, должен выглядеть спаситель.

Тайши схватила юношу за плечи и развернула к зеркалу.

— Посмотри на себя.

— Это несправедливо!

Тайши пожала плечами:

— Ничего личного, мальчик. Попытайся влезть в шкуру Пахма, хоть она для тебя и великовата. Рухнул не только главный догмат его веры — ну, или ему так кажется. (Отчего-то эти слова совсем не понравились Цзяню.) А когда на него сошло благословение и он удостоился встречи с легендарным спасителем народов Чжун, вместо могучего воина, почти бога, Пахм увидел самого обыкновенного, ничем не примечательного человека.

— Я еще молод. Мне нужно учиться, — возразил Цзянь. — Я буду готов, когда…

— Неважно. Молодой Ханьсу в любом случае ищет не то, что нужно.

Цзянь нахмурился:

— Мы все еще говорим обо мне?

Тайши закатила глаза:

— Пахм, как большинство людей, замечает только очевидное. Что ты видишь, когда смотришь на меня, Цзянь?

— Ну… — Он запнулся. — Вы…

— Старую, слабую, изувеченную, беспомощную старуху, — сказала Тайши и прижала палец ко лбу Цзяня. — Ровно до тех пор, пока мы не вступим в бой и я не раздавлю твой череп, как перезрелую дыню. Даже военные искусники слишком часто склонны полагать, что сила и мощь кроются в теле, хотя на самом деле тело лишь служит проводником разума и ци.

Не сводя пристального взгляда с Цзяня, Тайши щелкнула пальцами. Зеркало пошло трещинами.

— Эй! — крикнула Михе.

— Я заплачу, — ответила Тайши, по-прежнему глядя на Цзяня. — Пахм разочарован, потому что ты не похож на героя Тяньди. — Она улыбнулась. — Но это неважно. Все наши кумиры в конце концов нас разочаровывают и подводят так или иначе. Лучше не забывай этого, Вэнь Цзянь.

— Вы ведь меня не подведете, Тайши?

— Я уже тебя подвела, мальчик.

Закончив уборку, до конца дня компания готовилась к побегу. Цзянь, испытывая одновременно тревогу и радость, собирал одежду, которая сушилась на веревке в саду. Минуло чуть больше года с тех пор, как он приехал в Цзяи из Небесного дворца, спрятавшись в повозке с овощами. Это произошло как будто много лет назад — и в то же время казалось, что ничего не изменилось. Он по-прежнему был Предреченным героем, и на него шла охота. Он ничему не научился, не стал мудрее или опытнее. Не приблизился ни на шаг к выполнению пророчества.

По крайней мере, год назад Цзянь знал свою цель. Свое предназначение. Он жил во дворце, служившем домом десяти поколениям императоров, в окружении толпы слуг, под защитой тысяч солдат. У него были лучшие в Просвещенных государствах учителя. Судьба мира покоилась на его плечах. Он что-то значил.

И вот он стал простолюдином и должен был бежать из Цзяи так же, как и прибыл, — под покровом ночи, в повозке, нищий, гонимый. Разница заключалась лишь в том, что год назад Цзянь умирал.

Он вздохнул. Побег еще не состоялся. Все вполне могло закончиться смертью.

Цзянь стянул с веревки полусырое одеяние, в котором бежал из Небесного дворца. Он сам не знал, зачем хранил его. Оно изорвалось, испачкалось и полиняло, так что определить изначальный цвет ткани теперь было трудно. Но Цзянь свернул наряд и сунул в мешок.

Оглянувшись, он увидел, что все заняты. Синьдэ и Михе собирали припасы для путешествия, Тайши и Пахм чистили доспехи и оружие. Цофи в другом конце сада складывала белье. Никого ближе и дороже у Цзяня не было, и с двумя из них он едва успел познакомиться. Он любил Михе, как сестру, уважал Синьдэ и боготворил Тайши. Все трое были самыми обычными людьми.

Впервые в жизни Цзяня это не смущало и не беспокоило. Он продолжал носить мантию героя Тяньди даже после того, как пророчество рухнуло. До сих пор труп пророчества давил на него при каждом шаге. Цзянь повел плечами, чувствуя, как движутся мускулы. Мир казался прежним — и в то же время изменился. Он сам не понимал, в чем дело, но отчего-то улыбнулся, собирая пожитки, перед тем как в очередной раз покинуть все, к чему привязался.

Казалось, только она сомкнула глаза — кто-то сразу принялся ее трясти. Сали застонала, просыпаясь.

— Если мне придется кого-то убить, чтобы выспаться, я это сделаю!

— Уже ночь, Бросок Гадюки, — сказала Самайя.

Сали была готова повернуться на другой бок и отослать старуху до завтра, но тут же тяжкое бремя забот напомнило о себе. Она села, пытаясь согнать сон. Тело возражало; шевельнув плечами, Сали поморщилась. Только тут она поняла, что с нее сняли доспех.

Сали взглянула в сторону двери и заметила стоявшего на страже Хампу. Ее чешуйчатый доспех лежал на полу рядом с ним. Он был вычищен и починен. Хампа даже сумел вынуть поврежденные пластины, починить и поставить их на место. Юноша сделал несколько ошибок при сборке, но в целом справился неплохо, тем более что доспех ночью подвергся серьезному испытанию. Он поступил бесцеремонно, сняв с нее, спящей, доспех, но Сали его простила.

Она подошла к лохани с относительно чистой водой и умылась.

— Какие новости в городе?

Старуха села на сломанный табурет.

— По последнему подсчету за ворота выбрались тысяча четыреста тридцать четыре человека, Бросок Гадюки.

— А сколько не выбралось?

Самайя погрустнела, однако вопрос Сали ей явно понравился. Воины редко интересовались жертвами среди мирных жителей. Они вообще, как правило, об этом не думали.

— Мы потеряли больше полусотни у южных ворот. Еще сто сорок шесть — а с ними повозка и два быка, груженных припасами, — попались неподалеку от городских стен. Судьба еще восьмидесяти четырех нам не известна: или им не удалось сбежать, или они передумали. Остальные выбрались на свободу, включая тех, кто уцелел после нападения на школу.

Хоть что-то хорошее.

— А Мали?

— Твоя сестра и вождь катуанского подполья возглавляют основной отряд. Они в безопасности, и каждый шаг приближает их к Травяному морю. Больше я ничего не могу рассказать тебе, Бросок Гадюки.

Да уж. Сали покорно вздохнула. К сожалению, решение остаться в Цзяи могло оказаться смертельной ошибкой.

— В городе дела обстоят очень скверно?

— Все равно что пнуть осиное гнездо. Я не видела столько солдатни на улицах с тех пор, как нас сюда пригнали. Цюань Са объявил военное положение во всем командорстве. Теперь городские ворота охраняет целое войско, а Катуанский квартал перекрыт полностью. Стражники ходят из дома в дом, запугивают и бьют людей. Половина княжеской армии окружила Шитан, остальные собираются в погоню за беглецами. Скорее всего, солдаты выступят через три-четыре дня.