До вечера приводили квартиру в порядок, пока обоих не свалила с ног усталость. За домом был маленький садик с высокой раскидистой яблоней посередине и скамьей под нею; несколько румяных яблок виднелось среди пожелтевших листьев. Дети бегали по садику, и он им казался большим и прекрасным.

В сумерки в сад спустились и Качур с женой и присели на скамью под яблоней.

Он взял ее руку, — тихо и мирно стало у него на душе; вспомнились ему былые времена, и почудилось, что они снова стучатся в двери и он приветствует их, немного недоверчиво, со слезами на глазах.

— Тончка, — нагнулся он к ней, — теперь начнется новая жизнь, все будет по-другому… Будем любить друг друга, как когда-то!..

Он обнял ее и прижал к себе.

— Пусти, дурень! — засмеялась она, но осталась в его объятиях. Они сидели под яблоней, в глубоком сумраке; щеки их горели, как в тот первый вечер в темном трактире.

В длинном, старомодном поношенном сюртуке и такой же старомодной, широкополой шляпе, с пышным черным бантом под горлом Качур отправился в школу знакомиться с коллегами. Школа была такая белая и светлая, стекла больших окон так искрились на утреннем солнце, что у Качура зарябило в глазах. Молодые люди стояли на белом песке перед входом и оживленно беседовали.

Качур высоко приподнял шляпу и низко поклонился.

— Только что прибыли? Вчера видал вашу процессию! — приветствовал его молодой человек с задорным лицом и закрученными вверх усами.

— Добро пожаловать! — протянул ему руку учитель постарше и серьезнее. — Учитель Ерин. — Он посмотрел внимательно Качуру в лицо и чуть заметно улыбнулся. — Видит бог, у вас не было больших протекций. Медленно делали карьеру!

— Постарел я, верно, — смущенно улыбнулся Качур, — карьеры не сделал, но сам виноват.

— Очень уж вы смиренны, — ответил Ерин, несколько недовольный его ответом, и отвернулся.

Молодой учитель с задорным лицом громко засмеялся:

— Скажите, пожалуйста, сам виноват!

Третий молча смотрел на Качура красными сонными глазами; его выбритое лицо покрыто старческими морщинами. Качуру показалось, что он его когда-то видел.

— Вы не практикант из акцизного ведомства… из Заполья?

— Да… — ответил тот сонно, — все еще практикант.

— За Матильдой ходит, как щенок на веревочке, — засмеялся молодой учитель. — Половину Словении и несколько немецких областей прошел за нею.

— Разве Матильда здесь? — удивился Качур и почти испугался.

На лестнице послышались быстрые шаги, женский голос, и из дверей вышла Матильда. Какое-то мгновенье она не отрываясь глядела в лицо Качура, потом стиснула руки и воскликнула:

— Иисус Христос, да ведь это же наш проповедник!

— Тс! Тс! — замахал Качур руками, сконфуженно улыбаясь. — Что там вспоминать! Что было, то было… Теперь я постарел… женат… дети…

Она смотрела на него, на вытянувшееся, худое, уже морщинистое лицо, поредевшую бороду, на мутные усталые глаза, на всю его сгорбленную, немощную фигуру…

— Невозможно!

Качур пожал плечами:

— Нельзя же до седых волос оставаться недоумком… С меня хватит. И так поумнел слишком поздно…

— А я когда-то была влюблена в вас!.. Теперь я могу вам это сказать — вы так постарели!

Качуру стал неприятен этот разговор, и он обратился к Ерину:

— Я хотел бы представиться господину старшему учителю… Где его можно найти?

— Наверху, — ответил Ерин холодно, — он сейчас спустится, зачем вам к нему подыматься?

— А все же, может, полагается, ведь господин старший учитель…

— Как хотите!

Из дверей тяжелым шагом вышел высокий сутулый старик, гладко выбритый, с красным лицом и седыми волосами; набитые карманы его сюртука оттопыривались, в правой руке он держал толстую суковатую палку, а в левой большой вишневый платок. Он добродушно улыбался, помахивал платком, кивал головой и раскланивался на все стороны. Качур низко поклонился ему и хотел заговорить, но старший учитель кивнул головой, помахал платком и прошел мимо.

— Придете вечером к Гашперину в трактир? — спросила Матильда у Качура. — Немножко попоем, встречу отпразднуем.

— Приду, — задумчиво обещал Качур. Все, что он видел, все слова, которые слыхал, — все находилось в странном согласии с сияющим солнцем, открытым широким полем, белыми домами; и это смущало его, вселяло в сердце тревогу.

— Где бы мне разыскать жупана? — спросил он.

— Зачем вам жупан? — удивился Ерин.

Качуру почему-то стало стыдно, и он ответил, заикаясь:

— Может быть, полагается…

— Ну, если считаете, что полагается… Там он! — И показал рукой. — Вон тот высокий белый дом у дороги… с красивым садом… Всего хорошего!

Качур приподнял шляпу, поклонился с угодливой улыбкой и пошел быстрыми мелкими шагами на полусогнутых коленях, походкой малодушных и трусливых людей.

— Карьерист, — произнес ему вслед веселый учитель так громко, что Качур услышал.

Он не обернулся и заспешил дальше. Ветер играл полами его широкого поношенного сюртука.

«Прости его боже! — думал Качур. — Что он знает, этот птенец. Ни жены у него, ни детей. Дай ему бог никогда не узнать, что значит встать на ноги, когда на плечах у тебя крест и колени трясутся… В теплое гнездо попал я, теперь можно забиться в угол! — Он улыбался сам себе и щурился на солнце, которое светило ему прямо в лицо. — Трудно это… из ночи прямо в ясный день…»

Качур вошел в светлую, просторную прихожую с большими стеклянными дверями. За дверями не было никого, отворить их он не решался и не знал, куда стучать. Из низких боковых дверей, видно, из подвала, вышла служанка с корзиной и бутылками в руках.

— Господин жупан у себя? — робко спросил Качур.

— У себя, — резко ответила служанка и толкнула ногой стеклянную дверь. — Чего вам нужно? — обернулась она в дверях.

— Учитель я.

— Я скажу горничной! — Закрыла двери и ушла.

Качур ждал. «Как здесь все по-городскому!» — подумал он, услыхал шаги и выпрямился. С той стороны перегородки в прихожую вошел стройный, чернобородый человек и открыл двери.

— Пожалуйте сюда, заходите! — улыбнулся он Качуру, который продолжал стоять на пороге со шляпою в руке и кланяться.

— Наденьте же шляпу!

— Господин жупан… Мартин Качур, учитель… только вчера прибыл в этот прекрасный край… и намерен трудиться, дабы не посрамить его…

Жупан засмеялся и подал ему руку.

— Зачем бы вы его стали срамить?.. Шутник вы, видно!

— Нет, — испугался Качур. — Я не шутник… Серьезно, господин жупан, я добросовестно буду исполнять свой святой долг… и не буду заниматься вещами, которые… не входят в круг прямых обязанностей… политикой…

С лица жупана, из его черных глаз исчезла улыбка, он посмотрел на Качура серьезно и твердо из-под густых бровей.

— А разве это меня касается? Уж не принимаете ли вы меня за доносчика? Учитель такой же