– А Дезире? – спросила я, уже и не знавшая, чему верить.

– Король был настоящим, – усмехнулся Фойерен. – Здесь сомневаться не приходится.

«И теперь я знаю, что он из себя представляет. Я увидел лицо Короля Желаний, рассмотрел вплоть до мельчайших деталей, запомнил его голос, прочитал чувства… – подумал он. – И, возможно, обрек на смерть Чьерцема и Кад…»

Хитрец оборвал свою мысль прежде, чем она успела сложиться в законченное предложение.

– Дезире виновен в смерти тех женщин?.. – не унималась я. – В ночь одельтерского приема… Ты это почувствовал?

Ответа я так и не услышала.

Когда мы пересекли неогороженную границу деревни, Хитрец спешился и, извиняясь так, как то полагалось уважаемому во всех отношениях месье, оторвал от подола моего платья лоскут. Фойерен крепко затянул им проколотое бедро, а затем испарился в темноте.

Вернулся он уже через семь – десять минут и держал в руках немного еды, нож, а в голове – бесценные знания о точной дате, нашем местонахождении и двух дорогах до Каполь-кон-Пассьонэ: безопасной и короткой.

– Это деревня Тренно земли Сен-Фолри, – объявил Фойерен, протягивая мне горбушку хлеба с положенным на нее ломтем холодного мяса. – Если нам повезет, мы сумеем добраться отсюда до Города Души за пару дней. Правда, положение дел осложняет одна небольшая деталь…

– Какая же?

– Человек, в поместье которого нас держали, может в любую секунду сообщить Гостейну о выжженных метках, и тогда Горячая Голова снарядит погоню по нашему магическому следу. Клейма у нас на плечах – очень сильные знаки, и не надо быть могущественным магом, чтобы их почувствовать.

– Но ведь поблизости ни одного знакомого чародея, чтобы удалить это с кожи… – недоверчиво протянула я.

– Мы можем решить этот вопрос куда проще. Просто вырезать эти метки, – Фойерен сказал последнее с такой безучастностью, будто объявлял о том, что вечером ожидается снегопад. – Мы так и поступим, когда я раздобуду все, что для этого понадобится. Смотри, нож у нас уже есть.

Я вдруг почувствовала резкую необходимость сесть там, где стояла.

Рассвет еще не наступил, но Хитрец, который прекрасно знал, как приставлять клинок к горлу и какими это делает людей милосердными, разжился одеждой, едой и прочими мелочами в дорогу. К слову, у месье Алентанса остался пистолет, который дал ему Чьерцем, но Хитрец предпочитал не доставать его – наоборот, запрятал сие оружие подальше.

Спешно, как только могли, мы покинули деревню Тренно, и по дороге нам встретилась лишь пара-тройка повозок, хозяев которых не заботил даже сам факт нашего существования.

Наконец забрезжил восход: утреннее небо было еще совсем зимним, но где-то вдалеке уже красилось в весенние тона, переходя из светло-голубого в розово-фиолетовый, а затем – в светло-синий. В это время, думал Хитрец, в Одельтере еще лежит глубокий снег и фонарщики на улицах гасят фиолетовые магические светильники.

Но мы были в сердце Империи Цесс.

Скоро мы с Фойереном съехали с тракта и продолжили путь, спешившись и ведя лошадей под уздцы. Скудный снежный покров рыхло проваливался под нашими ногами, и с каждым шагом мы удалялись все дальше от дороги и вообще от людских глаз. Это был путь в безумие.

Наконец мы забрели в редколесье, где, чуть запутав следы, наткнулись на поваленное дерево. Здесь и было решено остановиться на привал. Однако не успела я привязать кобылу и сесть, чтобы вытянуть уставшие ноги, как Хитрец вручил мне бутылку, которую вынул из седельной сумки.

– Будешь первой, – глухо сказал он и приноровился к заточке добытого в Тренно ножа. Видя мой негласный протест, Фойерен продолжил.

– У тебя есть выбор: либо палкой по голове, либо пьешь. Я советую второе: будет меньше болеть голова.

И как я могла забыть, кем являлся Хитрец – взрослым мужчиной, единоличником и проходимцем, который не станет нянчиться с чужой дамой! Поэтому разумнее всего сейчас было покориться, выбрать второй вариант и принять бутылку.

Отхлебнув, я закашлялась: бесцеремонные руки крепкого алкоголя мигом разодрали мне горло.

– Чистейший огонь, – выдохнула я.

– Чистейший дистиллят. Пей еще.

Фойерен с усердием точил и без того острый нож, то и дело поднимая лезвие и оценивая свою работу в лучах неяркого зимнего солнца.

Десяток сделанных на голодный желудок усилий-глотков привели к затруднениям в фокусировке взгляда. Теперь надо было спешить с операцией, пока не подействовали ферменты Ашши Саар, ускоряющие выведение алкоголя из тела. Хитрец тем временем уже разорвал на бинты единственную имевшуюся у него чистую рубашку: сам он под верхней одеждой остался в старой, изодранной сорочке.

– Если тебе так будет легче, – душевно посоветовал он, – можешь зажать в зубах какую-нибудь деревяшку.

– О нет, благодарю.

– Как знаешь. Только если ты прокусишь губу, будешь страдать еще больше, – пожал плечами Хитрец. – Готова?

– Приступай, – кивнула я, оголяя левое плечо и подставляя его под цесситский мороз – не такой крепкий, как в Одельтере. – Ох, Фойерен, знаешь же ты, как грамотно отравить жизнь!

Жженые раны на месте клейма еще не затянулись шрамами; изувеченная кожа болела и страшно сочилась. Холод чуть присмирил ее, ведь даже малейшее прикосновение близ метки оборачивалось страданиями.

Времени и материалов на то, чтобы разжечь костер для каления ножа, у нас не было, и это означало лишь одно: последствия этого утра могли стать фатальными. Решение Фойеренгера было безумным, опасным, отчаянным, но я понимала, что продолжать путь с магическими знаками на коже мы не могли.

Хитрец подсел ко мне, туго перетянул руку свернутой в жгут тканью, затем полил из бутылки на свои руки, нож и мое плечо. Спирт, попавший на незажившую кожу, принялся остервенело ее щипать. Изуверство! Левой рукой я вцепилась в колено Фойерена, и тот не сбросил ее: он сделал вид, будто не заметил моего испуганного жеста.

– Переживешь, – негромко проговорил Фойерен, и это было последнее, что я услышала.

Ибо я потеряла сознание быстрее, чем Хитрец приступил ко второму разрезу.

* * *

– Последний сопротивлялся пуще всех, – выдохнул Фьелор Йостен, вытирая меч от крови убитого королевского гвардейца. – Эх, а ведь магическая клятва начисто отбирает у них волю!

Йостен был правой рукой Дуакрона, всегда находился при нем и уже много раз спасал ему жизнь ценою собственных тяжелых ранений. При Повстанце также всегда держались Тармор и еще несколько сильных воинов, защищавшие жизнь Дуакрона не по зову чести, а по звону монеты.

Ноктем снял тяжелый, обвитый темно-синей ленточкой топфхельм и огляделся. Даже при потушенных свечах Главный Тронный зал королевства, пестревший черным, белым и синим, вызывал восторг и трепет. Свет, лившийся сквозь витражные окна, казался благословением Всеведущих, а дорога, ведшая к трону, – тропой на Небеса. Снаружи клубившийся в воздухе страх можно было резать ножом, но здесь установилась атмосфера чинного, царственного спокойствия.