— Мы? — айкнула Маша.

— Серьезно? — подивилась Чуб. — Ради нас? На хрен мы кому-то сдались?

— Но мы все исправили, — побледнела Ковалева. — Они не умрут. Мы не родимся.

— С сим утверждением я не осмелюсь спорить. — Выпрямившись, Ольга Силовна сложила руки на груди.

— Но вот что странно, — запоздало сообразила разведчица. — Странно, что Катя перепутала вас с собой. Она тоже видела вас из окна. А сейчас не видит ни малейшего сходства.

— Я не вижу в том странности, — улыбнулась Наследница.

Сделав шаг назад, Ольга Силовна быстро приложила руку ко лбу, провела ладонью перед лицом. И перестала быть похожей на Катю.

Стала Катей!

Точною копией — молодой, изумительно красивой.

— Она обертиха! — пьяно крикнула Даша, швыряя в обертиху журнал.

Журнал опустился у Машиных ног — журнал «Земля».

Рука Наследницы Ольги «сняла» Катино лицо.

Перед ними стояла немолодая светловолосая, голубоглазая дама, подарившая цвет своих глаз и волос внучке.

— Так вы не ради людей… — вздохнула Маша.

— Ради людей? — засмеялась золотоволосая. — По-вашему, любезная Мария Владимировна, я обманула вас, принуждая поверить, что 1 сентября 1911 года вы видели «Вертум», явленье столь редкое, что вы непременно должны были прийти к убеждению: отменить революции — ваша судьба. Фатум. Рок. Обманула Анну Михайловну Строгову, посулив ей, что ее праправнучка станет красавицей и Киевицей, умолчав о том, что она получит Киев всего на пару деньков, что ее красота станет ее проклятием и принесет ей одно горе. Пообещала Екатерине Михайловне предоставить свидетельства и ненароком упомянула, какой щедрый процент дает наш банк… Призвала Суд на родную, нежно любимую сестру. И все ради того, чтобы спасти горстку слепцов? Кабы на то была моя воля, я бы извела их всех до единого!

— И все же вы спасали их, — сказала Маша.

— Ибо любое большое добро — только изнанка еще более великого зла, — растянула губы Наследница Ольга. — В тот день, 31 декабря 1894 года, когда моя сестра оставила Лиру в Царском саду, на одной чаше весов стояли вы Трое, а на другой — рождение Иоганна. И было так: либо вы, либо он! Моя сестра избрала вас. Она вычислила миг, когда можно изменить целый мир. Но моя внучка, Кылына, вычислила иной день и час. Вас не будет. Вы не родитесь. Да здравствует Иоганн!

* * *

— И кто такой Иоганн? — спросила Катя.

Катерина Михайловна прихорашивалась у зеркала и слушала гостью вполуха.

— Не знаю, — сказала Маша, разглядывая цветочный о-де-колонъ «Вера-Вюлетта» товарищества «Гигiена» и «химически чистую гигiеническую пудру» на Катином столе.

(Вряд ли «кузина» пользовалась ими, скорее обдумывала новый удар на косметическую промышленность Прошлого.)

— Иоганн значит Иван. Yochanan. На древнееврейском это означает Ягве — Бог. В нашем случае скорей анти-бог… Больше мне ничего в голову не приходит.

— Вот и выбрось это из нее вовсе, Машеточка! — Катя заправила локон за ухо. — Она вообразила, что манипулировала мной, упомянув про банк? Сущий вздор. Я и до встречи с ней размышляла, как мне усадьбу Меринга заполучить. Я нашла б средство. И убедила меня вовсе не она, а ты. Одна ты.

— А она убедила меня своим псевдо-«Вертум».

— Да бог с ним со всем! Пойдем к гостям, милая.

Чаепитие, на которое «единственная родственница» Екатерины Михайловны получила приглашение, выявилось весьма многолюдным.

Машин «давнишний приятель» Митя Богров, носивший, помимо нелегального звания гражданского мужа, официальное — управляющего госпожи Дображанской. Отец Мити — Григорий Григорьевич, домовладелец, юрист, видный член общества. И неизвестные Маше люди, чьи имена никогда не упоминались в учебниках.

За исключением одного:

— Господин Гинсбург, — представила Катерина «кузине» благообразного брюнета. — Тот самый. Про его дом нынче во всех газетах пишут.

«Так Катя с ним лично знакома? Ну да… Она ж сама продала ему землю».

— Беда с этим домом, — завздыхал Гинсбург.

— Прошу всех за стол, — пренебрегла его бедою хозяйка.

— Так что у вас там приключилось? Я вчера в «Киевлянине» статейку читал, — подхватил ненароком подброшенную тему седовласый красавец. — Чего только не навыдумывают.

— Неужто и впрямь привидение у вас поселилось? — полюбопытствовала дама в узорчатой шали.

Гости расположились за круглым столом под бежевым абажуром.

Над ними высился буфет в стиле Модерн с двумя характерными полукружиями по бокам, отчего буфет напоминал то ли самовар, то ли подбоченившуюся бабу.

— Да уж, расскажите, побалуйте нас своим анекдотцем, — попросил управляющий г-жи Дображанской.

Его было не узнать. Худой, бледный Митя Богров исчез — этот был преисполнен спокойной уверенности, не нарочитой, проскальзывающей в каждом его жесте, в каждом слове.

«Что могло бы случиться, чтобы он реально стал счастлив, без всяких убийств?»

«Деньги, статус, любовь».

— Скажете тоже, — обиделся Гинсбург, — анекдотец. Первый дом на всю империю. Сколько сил, сколько средств я на него положил… И нате! Привидение утопшей профессорши. Нынче утром генерал Бердючников съехал. Третьего дня самолично меня уверял: «Я старый солдат, в русско-японскую войну смерти в лицо глядел и дамские истерики мне как с гуся вода». А давеча лакей его вой инфернальный услышал и со страху серебряный поднос на пол хрясь! А на подносе том Владимирский сервиз именной, генерал его с орденом Владимира третьей степени получил. Так нет бы лакея безрукого рассчитать, он мне дверьми грюкнул. Говорит: «Я боевой генерал, я смерти в лицо глядел, и сердце не дрогнуло. А от воя этого еженощно в холодном поту просыпаюсь». Еще и статья в дрянной газетенке вышла. Генеральша прочитала и в обморок. Говорит: «Грех это, на могиле дома возводить. Мы на кладбище жить не будем! Вы еврей, вам того не понять, а мы — православные». Я вспылил: «А девица Меринг, та самая, что руки на себя наложила, как раз еврейка». Зря сказал, — удрученно присовокупил домовладелец. — Мне теперь самому впору руки на себя наложить.

— Да, пропал дом, — вежливо вздохнул Митя Багров, наливая чая.

На столе царил Кузнецовский сервиз (еще в настоящем Катя умела ценить «настоящие» вещи!).

— Дмитрий Григорьевич, попробуйте варенья сухого. Я им, как в Киев ваш переехала, все насытиться не могу, — пододвинула вазу Екатерина Михайловна. — А привидения действительно существуют.

— Полноте, душенька, что вы такое говорите? — мягко пожурил ее Митин отец.

— Я, пожалуй, готова купить ваш дом… — раздумчиво сказала Катя.

И в голосе ее столь явственно слышалось только что принятое решение, что, не знай Маша о приватном интересе «кузины», она б и сама поверила ей.