Алиенора вскинула брови, не уверенная, можно ли назвать Париж безопасным местом. В любом случае очевидно, что ситуация накалилась.

– И как он там оказался?

– Король и молодой господин охотились и обсуждали свои разногласия, но прийти к общему решению не могли. Милорд понял, что больше нет смысла говорить с королем, поэтому ночью мы тайно покинули Шинон и поскакали к французской границе. Когда король узнал об этом, то послал погоню, но опоздал. – Лоб Уильяма пробороздили морщины. – Милорд попросил меня посвятить его в рыцари, пока мы были в пути. Я сказал, что это должен сделать человек более высокого положения, король Франции например, но милорд не пожелал ждать. Он хотел стать рыцарем, чтобы быть вправе вести за собой людей… а поскольку его отец не посвятил его в Лиможе, милорд чувствовал, что он недостоин… – Взгляд Маршала умолял Алиенору о прощении. – Госпожа, я сделал то, о чем просил милорд, и посвятил его в рыцари на дороге, потому что он все равно добился бы своего.

– Это не порочит ни моего сына, ни тебя. – Алиенора сочла это событие не стоящим внимания по сравнению с остальным. – Продолжай…

– Мы прибыли в Париж, и король Людовик гостеприимно принял нас. Его очень обеспокоило известие о том, что граф Тулузы принес оммаж королю Генриху.

Алиенора только цинично усмехнулась. Этот ход Генриха должен был разъярить Людовика не меньше, чем ее саму, хотя и по иным причинам. Он делал все, что в его силах, чтобы Тулуза стала его доменом. Узнав о том, что теперь она подпадает под влияние Англии, Людовик не мог не разозлиться.

– Он пообещал поддержку милорду, и они приступили к поиску союзников, коих набралось превеликое число. – Уильям в очередной раз замялся. – Король Генрих послал в Париж епископа Руанского, чтобы тот потребовал у короля Людовика вернуть милорда на его попечение.

Уильям смолк, так как принесли еду и питье. Алиенора дождалась, когда слуга все расставил и удалился.

– Дальше, – велела она.

– Епископ явился ко двору короля Франции и при всем дворе сказал: «Король Англии просит вас вернуть ему сына». А Людовик ответил, что не понимает, о чем говорит архиепископ, ведь король Англии сидит рядом с ним.

Ответ был остроумным и разил наповал. Алиенора испытала удовлетворение, услышав диалог, но не обрадовалась.

– Людовику выгодно разжигать ссору между отцом и сыном, – заметила она. – Сейчас его поддержка может быть сильной, но полагаться на него все равно нельзя. Я это узнала на собственном опыте.

Она налила вина Уильяму и дала ему время сделать несколько глотков. Разгоревшееся пламя бросало теплые отсветы на его крепкую шею и дождевые капли на его волосах.

– Что еще?

– На сторону милорда встали Матье и граф Фландрии Филипп, а также король Шотландии и графы Лестер и Норфолк. Англия готова восстать, и Нормандия тоже. Мириться мой молодой господин не собирается.

– Очень жаль, что дошло до такого. – Алиенора зябко потирала руки. Она стояла рядом с очагом, но, несмотря на это, ее телом завладевал холод. – Теперь я вынуждена выбирать между долгом жены перед супругом и любовью к наследникам, рожденным в нашем союзе. – А поскольку ее сыновья – это ее будущее, а Генрих подло предал ее, выбор был очевиден. – Я верю тебе, верю в твою преданность мне и моим мальчикам.

– Госпожа, я давал присягу вам и молодому господину, – твердо заявил Уильям. – Раздор огорчает меня, но я сдержу клятву. – Он встал со скамьи и упал на колени. – Я опять поклянусь вам. Я буду защищать милорда своей жизнью и буду служить ему и вам до самой смерти.

Алиенора сжала ладонями его руку, все еще не отогревшуюся после ледяного дождя, и одарила поцелуем мира в щеку:

– Будем же надеяться, что такой жертвы от тебя не потребуется, но я принимаю твое служение, и ты будешь вознагражден за него, обещаю.

Уильям снова сел.

– Госпожа, это еще не все. Мой господин желает, чтобы лорды Ричард и Жоффруа приехали к нему во Францию. Вот почему он послал меня в Пуатье – чтобы я целыми и невредимыми сопроводил их до Парижа… и вас, если таково будет ваше решение.

Алиенора до боли стиснула руки. Значит, Гарри намерен стать главой семьи, а Людовик хочет, чтобы все едва оперившиеся птенцы гнездились в его курятнике. Видеть ее саму он, разумеется, не жаждал. Если она явится туда с сыновьями, для Людовика это станет неприятным сюрпризом. Вариант, при котором Ричард и Жоффруа покидают ее и уезжают во Францию, ей было трудно принять. Без них она будет чувствовать себя как зверь в ловушке.

– Мои сыновья еще не вполне взрослые, что бы они о себе ни думали. Они легко подпадут под влияние более опытных людей. Гарри полагает, что, пойдя против отца, он берет власть в свои руки. Но Генриху всегда дьявольски везло, и я знаю, как отчаянно сражается муж и как умело организует свои силы. Гарри и Людовик очень уступают ему в этом. Со временем Ричард присоединится к старшему брату, но пока ему всего пятнадцать лет, а Жоффруа еще моложе.

Уильям прочистил горло.

– Если они останутся здесь, король приедет за ними, – напомнил он.

И тогда неизвестно, что Генрих с ними сделает. Он уже проявил свое намерение оттеснить ее и заполучить Аквитанию. В таком случае почему она должна поддерживать его? Уж лучше пусть Аквитания достанется Франции.

– Найди себе постель на ночь, – велела Алиенора. – И будь готов утром тронуться в путь – вместе с моими сыновьями.

Он поднялся на ноги и поклонился.

– А вы, госпожа? – В его взгляде стояла глубокая тревога. – Что вы будете делать?

Королева медленно покачала головой:

– Я не уеду, по крайней мере пока, но хочу, чтобы мои мальчики были в безопасности. – Она прикусила губу. – Все зашло слишком далеко и слишком быстро, Уильям. Да убережет нас Господь от бури.

* * *

К рассвету дождь так и не перестал, но лил уже не так сильно, и ветер стих. Алиенора смотрела, как конюхи грузят вещи на вьючных лошадей, и душа ее разрывалась от горя. Но она понимала: скоро сыновья окажутся вне досягаемости Генриха, и эта мысль помогала ей сдержать слезы.

К ней подошел Ричард. Его мантию покрывала накидка из навощенного полотна, чтобы уберечь от сырости.

– Будь осторожен, – попросила она, изо всех сил прижимая сына к себе. – Знай, что я каждый день молюсь о тебе.

– И я о тебе, мама.

– Заботься о Жоффруа.

До чего же они юны! Пятнадцать и четырнадцать. Это не тот возраст, чтобы оказаться в самом сердце распрей. Мальчикам выпало получить трудный и горький урок, который не принесет им пользы. Ричард же считал, что начинается замечательное приключение, его лицо светилось ожиданием, глаза яростно горели.

Жоффруа, верный своей натуре, говорил мало и был сдержан. Алиеноре часто трудно было понять, о чем он думает, тогда как каждая мысль Ричарда, каждое его движение, казалось, порождены ею самой. Если Ева сотворена из ребра Адама, то Ричард, наверное, сотворен из ее ребра. Она прижала Жоффруа к сердцу, и сын приобнял ее в ответ, выказывая не больше чувств, чем требовала вежливость и обычаи, и взгляд его оставался непроницаемым.