– Мама, я не останусь здесь. Поеду в Париж, потому что ни один домен отца я не могу назвать домом. Он бесчестит меня на каждом шагу. Мне постоянно говорят, что я должен вести себя как мужчина. Ну вот, теперь я веду себя как мужчина, а вы уж сами решайте, что будете делать. Я решение принял. – Он вышел из покоев, наклонив голову, как разъяренный бык, – точь-в-точь отец.

Головная боль Алиеноры стала невыносимой. Она не могла думать.

– Поговорим завтра, – попросила она Ричарда. – Сегодня я слишком утомлена, слишком расстроена и слишком сердита.

* * *

Амлен прихлебывал вино. На юге все вино выше всяких похвал, а это просто исключительное. Но сегодня даже оно не радовало. Он не хотел сидеть здесь. Пир в честь церемонии оммажа – это фарс. Гумберта Морьена чествовали по-королевски, и на первый взгляд все шло как обычно, но пришлось придумывать объяснение отсутствию Алиеноры, а Гарри и Ричард, хотя их и заставили сесть за пиршественный стол, быстро удалились. Амлен полагал, что они отправились навестить мать. Жоффруа оставался за столом, как всегда молчаливый, и с интересом наблюдал за пирующими. Иоанн сидел на вышитой подушке и достойно вел себя весь вечер. Теперь он сонно припал к отцу, очень тихий и благонравный, бесконечно счастливый оттого, что ему разрешили допоздна остаться со взрослыми.

– Мне нужно идти, – сказал Амлен Генриху, который чистил ногти кончиком ножа с роговой рукояткой. Казалось, короля ничуть не затронули переживания окружающих. – Если мы выступаем завтра на рассвете, я должен поспать. Твой режим я не могу выдержать.

Генриха это замечание повеселило. Если бы не боли в поврежденной ноге, не сидел бы он сейчас за столом в качестве опоры для Иоанна.

– Я и сам уже не выдерживаю свой режим, – усмехнулся он и вопросительно взглянул на Амлена. – Сегодня вечером ты и двух слов не сказал, брат.

Две морщины перерезали лоб Амлена.

– Я пытался уложить в голове то, что случилось… Думаю, нам предстоит пережить грозную бурю.

– Бури случаются, – равнодушно бросил Генрих и перевел взгляд на подошедшего слугу.

– Сир, с вами хочет поговорить граф Тулузский по очень важному и срочному делу.

– Он что, до завтра подождать не может? – удивился король.

– Уверяет, что не может.

Король дернул плечом.

– Тогда проси его, – велел Генрих и приобнял младшего сына. – Нашему маленькому жениху пора на бочок. Жоффруа, ты тоже иди. Хватит на сегодня.

Жоффруа нахмурился, но поднялся на ноги.

– Я хочу остаться с тобой, – запротестовал Иоанн, потягиваясь. – Это несправедливо.

Генрих с кислым видом ответил:

– Жизнь редко бывает справедливой, даже для тех, кто имеет право решать. Завтра рано утром мы отправляемся в путь, и ехать надо будет далеко. На-ка возьми. – Он вложил нож, который держал в руках, в чехол из кожи, тисненной львами, и отдал его сыну. – Он теперь твой. Я убедился сегодня, что ты уже взрослый, значит сможешь правильно обращаться с ножом.

Глаза Иоанна вспыхнули, он горячо поблагодарил отца, но все равно упирался, когда его передали на попечение брату и повели из зала.

– Не ошибка ли – дарить ребенку нож? – спросил Амлен. – Бог знает во что – или в кого – он воткнет его.

Генрих хохотнул:

– Ничего. Иоанн радует меня больше, чем его старшие братья.

Раймунда Тулузского ввели в зал, и он опустился перед Генрихом на колено, хотя не без секундного колебания, которое выдавало его нежелание это делать. Судя по косо застегнутой мантии и смятой одежде, одевался он второпях. В его тонких чертах странным образом смешивались обеспокоенность и злорадство.

– Я полагал, вы уже почиваете, милорд, – любезно приветствовал его Генрих.

– Да, так и было, – ответил Раймунд. – Но мне сообщили новость, которую вам тоже нужно знать.

* * *

Изабелла лежала в постели и ждала Амлена. Его не было, казалось, уже целую вечность. Вот и в лампадах уже догорало масло. Она покрывала мелкими декоративными стежками ворот рубашки, которую шила супругу в подарок, но пришлось прерваться – у нее устали и заболели глаза. Она знала, что не заснет, пока Амлен не вернется, и потому велела капеллану почитать ей. Затем помолилась. Как ни прискорбно, всегда находилось много такого, что требовало молитвы. А сейчас Изабелле было особенно грустно и неуютно, и это несмотря на то, что в мире зарождалась новая весна. Обычно весна означает пробуждение жизни, но еще она возвещала скорое начало очередной военной кампании. Изабелла ненавидела провожать мужа на войну. Она погружалась в пучину страха каждый раз, когда Амлен целовал ее на прощание, но знала: цепляться за него и плакать бесполезно. Изабелла боялась за супруга и также боялась за Алиенору. Сама себе она казалась зернышком между двумя жерновами, ибо любила обоих, а поддерживая одного из них, предавала другого.

Наконец уже под утро Амлен вошел в их опочивальню и, держа в руке лампаду, приблизился к кровати. Сев на край, он стянул сапоги, потом наклонился, опустил лицо в ладони и застонал. Изабелла привстала в постели и подобралась к нему поближе.

– Амлен, в чем дело? – Она обняла его за плечи.

Муж поднял голову:

– Не знаю, могу ли открыть тебе… Господи, как я устал! Как мне плохо!

Стараясь сохранять внешнее спокойствие, Изабелла выбралась из-под одеяла и разожгла две лампы. Потом поворошила угли в очаге, пробуждая огонь, и принесла супругу вина. Амлен выпил, отставил чашу и откинулся на гору валиков на кровати.

– Я не знаю, что говорить… что делать, – подавленно произнес он. – Мы на краю пропасти, и у нас один путь: прыгать вниз.

Изабелла как могла боролась с дрожью в голосе:

– О… Амлен, что случилось?

Он закрыл глаза и выпалил разом:

– Раймунд Тулузский пришел к Генриху и рассказал, что он подслушал, как Алиенора, Гарри и Ричард планируют заговор.

Изабелла похолодела от ужаса:

– Нет! Я не верю!

– Это правда, – мрачно подтвердил Амлен. – У них есть все основания злиться на короля, и они вполне способны на заговор, особенно после того, что произошло днем.

– А каким образом Раймунд смог узнать об этом? Ты уверен, что это не хитрость с его стороны?

– Он подкупил одного из слуг Алиеноры – водоноса, и тот сообщал ему обо всем, что слышал. Гарри собрался в Париж готовить мятеж оттуда, и Алиенора поддерживает его.

– Боже праведный! – Изабелла зажала рот руками. Алиенора, что ты наделала! Это же непоправимо! Она подняла голову. – А может, Раймунд переиначил то, что было сказано? Может, он делает гору из песчинок? Раймунду Тулузскому очень выгодно настроить отца против сына, а если попутно навредить и Алиеноре, то еще лучше.

Амлен тяжело вздохнул: