– То есть ради ублажения Раймунда Тулузского ты согласился, чтобы на важной церемонии Ричард и я лишились титула сюзеренов? – Ее занемевшая душа начала оттаивать, в нее снова впились шипы боли. – Генрих, ты не вправе был так поступать. Аквитания тебе не принадлежит. Она твоя только по праву женитьбы на мне. Этот домен мой и Ричарда по праву рождения и крови.

Генрих прожевал и проглотил кусок хлеба.

– Раймунд Тулузский готов был пойти на примирение, я не мог упустить такую возможность. И нужно было все уладить до того, как я отправлюсь сражаться в Святую землю.

– Ах да, Крестовый поход. – Алиенора взяла бокал с вином, и в свете, падающем через высокое окно, широкий шелковый рукав ее платья вспыхнул огнем. – Я все думала, когда же зайдет об этом речь. Если твоя нога ступит на Святую землю, это будет чудо не менее удивительное, чем те, которые приписывают мощам Томаса. Я вижу тебя насквозь, Генрих. Даже деньги, которые ты даешь на святое дело в Иерусалиме, остаются твоими. Ты просто складываешь их в разных местах.

По его шее поползла вверх краска гнева, пятнами выступила на лице.

– У тебя злой язык.

– Ты считаешь злым любой язык, который говорит не то, что тебе хочется слышать, – сухо обронила Алиенора. – Ты не присоединишь Аквитанию к Англии, к каким бы уловкам и обманам ни прибегал. И не надейся, будто вчерашний оммаж помог тебе установить мир. Думаешь, мои вассалы будут счастливы, когда узнают, что их законных правителей отодвинули в сторону, пока Тулуза присягала на верность королю Англии?

– Я поступил так, как считал нужным! – рявкнул Генрих. – И ничего менять не собираюсь. – Он поднялся с бокалом в руке и стремительным шагом прошел к окну.

Открылась дверь, вошел Гарри.

– Мама, я… – Он замер и в нерешительности переводил взгляд с одного родителя на другого.

– А-а! – воскликнул Генрих с напускным добродушием. – Вот и мой сын-транжира. Заходи, позавтракай с нами. – Он указал на стол.

Гарри недоверчиво нахмурился.

– Я не голоден, – ответил он, однако подошел к столу и налил себе вина. Судя по заплывшим глазам и мятому лицу, накануне он предавался излишествам.

– Все равно – перед дорогой тебе нужно поесть.

Гарри заморгал:

– Перед дорогой? Я остаюсь здесь, в Аквитании. Наши с Маргаритой вещи не собраны.

Неестественная улыбка будто застыла на лице Генриха.

– Это не важно. Речь не обо всей твоей свите, я имел в виду только тебя и нескольких твоих рыцарей. В последнее время между нами было много недопонимания и обид, вот я и решил, что нам полезно поохотиться вместе. А Маргарита может остаться здесь с твоей матерью.

Гарри бросил на мать растерянный взгляд, на который та ответила едва заметным кивком, а потом тут же опустила глаза.

– Я не готов ехать…

– Тогда я подожду тебя. – Генрих допил вино и отряхнул крошки с котты, но из комнаты не ушел, давая понять, что он намерен взять Гарри с собой прямо сейчас. – Я уже отдал приказ, чтобы седлали твоего коня и собирали вещи. – Он говорил нарочито шутливым тоном и, подойдя к Гарри, приобнял за плечи. – Провизией мы запасемся, когда будем в Анжу. Пойдем, раз есть ты не собираешься, давай оставим мать – ей надо привести себя в порядок, чтобы проводить нас и попрощаться во дворе.

Он увлек Гарри к двери и, открывая ее, оглянулся на жену. Его торжествующий взгляд говорил: «Шах и мат».

Алиенора оттолкнула тарелку. К еде она едва прикоснулась. Очевидно, Генрих узнал об их разговорах. У него повсюду шпионы. Кусая губы, она попыталась вспомнить, что именно было сказано прошлым вечером. Достаточно, чтобы возбудить подозрения. Достаточно, чтобы Генрих захотел приковать к себе старшего сына. Возможно, он намерен утихомирить Гарри, пообещав ему больше безделушек и денег, чтобы поддержать его привычку к безделью и роскошной жизни, а истинную причину недовольства Гарри оставит без внимания. Это не в первый раз.

Королева призвала своих женщин, чтобы те завершили ее туалет. Надеть она решила тот же наряд, который носила днем ранее, включая усыпанную драгоценными камнями сетку для волос и диадему. Пусть все видят, что она по-прежнему гордая герцогиня Аквитании.

Внутренний двор кишел людьми: кто-то забирался в седло, кто-то прощался, кто-то навьючивал на лошадь багаж. Она увидела, как Гарри садится на иноходца – с плотно сжатыми губами и жестким взглядом. Потом он, правда, улыбнулся на публику – грозной, яростной улыбкой – и швырнул в стайку детей непомерно большую горсть серебряных монет, словно говоря: эта щедрость для меня ничто, мои богатства неисчислимы. На самом деле он черпал деньги из сундуков отца.

Ричард наблюдал за этим представлением со сложенными на груди руками и циничной усмешкой на губах. В глазах же его таилась еще и зависть. Алиенора догадывалась, что он тоже хотел бы сейчас вскочить на коня и уехать прочь в компании мужчин, хотя ни за что бы не признался в подобном желании. Его привлекала отцовская власть и в то же время вызывала презрение. Он знал, что сам распорядился бы этой властью куда более разумно и благородно.

Краем глаза Алиенора заметила Уильяма Маршала, седлающего поодаль жеребца, и подошла к нему. Уильям немедленно убрал ногу из стремени и поклонился:

– Госпожа.

– Не знаю, как сложится будущее, но если ты верен своей клятве, то береги моего сына, – проговорила она, прикоснувшись к его руке в латах. – Возлагаю эту задачу на тебя.

– Госпожа, я поклялся служить вам до последнего своего дня и поклялся служить молодому милорду, когда он стал королем. От своего слова я не отступлю. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы защитить его.

– Тогда да хранит тебя Господь и поддерживает в тебе силы, ибо Гарри нуждается в тебе.

– Я не подведу вас, госпожа.

Уильям поцеловал сапфир на ее перстне. Алиенора подумала, сняла перстень и протянула его рыцарю.

– Этого хватит, чтобы купить запасную лошадь или что-то еще, – объяснила она. – На тот случай, если произойдет нечто непредвиденное. Держи перстень при себе и никому не рассказывай о том, что он у тебя есть.

– Госпожа. – Уильям надел кольцо на ремешок, на котором висел его крест, и заправил под рубашку.

Алиенора оставила его и приблизилась к Гарри, чтобы обнять сына.

– Мама, не беспокойся обо мне, – беспечно бросил он. – Вообще-то, мне даже нравится, что папа пригласил меня поохотиться.

Алиенора в замешательстве смотрела на Гарри: что кроется под его широкой улыбкой, все или ничего? Понимать старшего сына становилось так же трудно, как Генриха.

Подъехал Генрих на белом иноходце и резко дернул поводья. Конь раздул ноздри, на удилах показалась розовая пена. Алиенора никогда не видела, чтобы супруг спокойно управлял лошадью.

– Ну что, закончила свои прощальные нежности? – спросил он.