и рынка. «Благодаря свободе, искусство освобождается от диктата несвойственных ему социальных функций» (I, 24), – пишет театровед. «В демократическом обществе искусство секуляризуется: главным в искусстве становятся не гражданские добродетели (аллюзия к Пушкину, Гоголю, Некрасову и др. – В. К.), а художественные достоинства» (I, 19). Художник более не «пророк» и не утвердитель идеалов истины, добра и красоты. «Будем откровенны, столь высокий престиж художника и безоглядная любовь к искусству есть признак молодого (ювенильного), ещё не сформировавшегося гражданского общества» (I, 20). «Переход к рынку снимает флёр таинственности и миссионерства с образа художника и интегрирует его в совокупность нормальных рациональных рыночных отношений» (I, 24).

Как бы ни относиться к провозглашённой Дадамяном социально-эстетической программе, нельзя не отметить, что в ней, по существу, нет ничего нового. Напомню: в конце 1912 и начале 1913 года в «Современнике» появилась статья Г. В. Плеханова «Искусство и общественная жизнь» (впоследствии многократно растиражированная). В ней видный деятель русского общественного движения камня на камне не оставлял от пресловутой теории «искусства для искусства» и обосновывал своё, марксистское решение проблемы[532]. Статья Дадамяна – своеобразный римейк этой давней плехановской публикации, только в ней всё наоборот, как в зеркале: левое сделалось правым, перед каждым высказанным тезисом – противоположный знак.

С началом перестройки ощущение того, что классическая русская традиция гражданственности устарела и не соответствует характеру новой, либеральной эпохи, усилилось. Великий пересмешник-концептуалист Д. Пригов выразил это в свойственной ему манере:

Вот Достоевский Пушкина признал:

Лети, мол, пташка, в наш-ка окоём

А дальше я скажу, что делать

Чтоб веселей на каторгу вдвоём

А Пушкин отвечал: Уйди проклятый!

Поэт свободен! сраму он неймёт!

Что ему ваши нудные страданья!

Его Господь где хочет – там пасёт![533]

Сравнительно недавно В. М. Полевой, именитый и обласканный в прошлом историк и теоретик изобразительного искусства, выступил со своим манифестом, изложенным в небольшой книжке с многозначительным названием: «Искусство как искусство»[534].

Таким образом, Г. Дадамян, высказывая обрисованную выше идею, демонстрирует не столько оригинальность личной мысли, сколько принадлежность к определённому (тоже достаточно традиционному) идейному течению, собирающемуся взять реванш за прежние поражения.

Подобные интенции характерны и для других материалов сборника. Видимо, взгляды упомянутого театрального специалиста близки взглядам Б. Ю. Сорочкина; иначе он вряд ли сделал бы материал Дадамяна заглавным в томе, как бы камертоном для всего последующего. Над сущностью, причинами возникновения и, главное, возможными следствиями подобных идей стоит поразмыслить.

В эпоху демократии и плюрализма считается, что каждая или почти каждая точка зрения «имеет право на существование», каждая, по крайней мере, должна быть принята во внимание. Так не последовать ли нам за Дадамяном и его единомышленниками в абсолютно суверенный «мир искусства», в обитель радикального эстетического изоляционизма? – Воля ваша. А я бы повременил. Дело не в бескомпромиссном радикализме его взглядов (мы слыхивали и не такое), а совсем в другом.

Во-первых, дадамяновский изоляционизм – обманный, с лукавинкой. Отлучая искусство от социально-духовных связей и зависимостей, он одновременно утверждает примат над ними рынка. А это и есть утилитаризм, губительный для искусства «как такового». Во-вторых, оставить за искусством один только критерий чистой художественности на деле означало бы адресовать его только относительно узкому кругу «посвящённых», знатоков и профессионалов. При нынешнем расслоении общества и заведомом неравенстве возможностей художественного развития такое просто нереально. Сегодняшнее и завтрашнее искусство поневоле должно быть не гомогенным, а гетерогенным, искусством как «для избранных», так и «для всех» (следовательно – для общества). Оно не может замкнуться в себе.

Тенденция иного рода, противоположного эстетическому изоляционизму, отчётливо выражена в двухтомном коллективном труде.

Начну подход к этой щекотливой, болезненной теме несколько издалека – с цитаты из «Ex libris» a, еженедельного приложения к «Независимой газете». Анонимный автор, аннотируя новую книгу Неи Зоркой «История советского кино»[535], пишет:

«Задуманная как фундаментальное исследование «История советского кино» вышла далеко за рамки заявленной темы. Получилась история эпохи. От воодушевления двадцатых к бунтарству семидесятых (Иоселиани, Шукшин, Тарковский) и разочарованию восьмидесятых. Советское кино сейчас модно. Вырванное из идеологического контекста, оно уже может восприниматься как чистое искусство. То, к чему настала пора вернуться. Хотя бы с целью получше рассмотреть»[536].

Не знаю, читают ли искусствоведы «Ex libris», но пишут они на те же темы совершенно по-другому. Многие и сегодня сражаются с Системой, так долго и тяжко третировавшей их, с советской идеологией, сковывавшей свободу творчества. При этом подобные авторы обычно отождествляют Систему и всё общество, идеологию того времени и его культуру. После такой процедуры все реалии прошлого воспринимаются исключительно под идеологическим углом зрения, т. е. односторонне и однозначно, без выявления сложностей, противоречий и парадоксов, которыми полна история культуры. Получается какая-то «вселенская смазь».

Вот, например, как характеризует советскую культуру (в целом!) уже известный нам Г. Дадамян.

«…Она была культурой примерных отличников». С одной стороны, «скучнейшие, затянутые в догматический мундир учителя и идейные классные дамы…». С другой – «тон задавали примерные отличники, которые знали, как понравиться учителям… И культура была соответственно такой же – примерной, но скучной» (I, 27).

Какое отношение эта метафорика имеет к науке, научному анализу, объективно обоснованным оценкам, я не знаю. Но продолжу цитирование. Вот слово о ветеранах отечественного телевидения.

«Скромное обаяние советского TV выражалось в том, что оно было запредельно скучным». (I, 26).

Я пишу эти строки в праздничный день, когда по случаю 60-летия Великой Победы с утра и до глубокой ночи повторяют «Семнадцать мгновений весны». Но не этот популярнейший советский телесериал навевает скуку, а непродуманные, безответственные пассажи и оценки маститого театроведа.

Теперь о вас, дикторы старого ТВ.

«…Во всём соблюдалась обязательная стерильная чистота. Даже в языке (реверанс в сторону М. Швыдкого, что ли? – В. К.), даже в интонациях дикторов. Максимального социального оргазма (!) эта государственная интонация достигала лишь в сообщениях о чём-то ударном…» (I, 26).

Кое-что из «ударного» мы и сами помним – запуск первого спутника, полёт Гагарина, да мало ли что ещё… Вот только у театроведа один глаз как бы всегда закрыт, и у него память на другое, худшее (которое, конечно, тоже было).

В цитированной статье Г. Дадамяна и других, ей подобных, я вижу свидетельство высокой степени политизированности и идеологизированности, до сих пор ещё не преодолённых сознанием многих наших искусствоведов (культурологи в меньшей степени заслуживают такого упрёка). Подобный идеологизм давно уже является анахронизмом, он искусствен, надуман и не делает чести своим адептам. Во всяком случае, негоже, чтобы