- Полагаю, что Ему насрать, я – непослушный ребенок, плохой мальчик, который получает угли вместо подарков на Рождество. Разочарование, настолько сильное, что…

- За непослушных, плохих детей всегда тревожатся больше всего, Аарон, - еще шире улыбается мелкая, - даже я это знаю. Им уделяют внимания больше, чем остальным.

- Ты принимаешь…

- Я просто к тому, - пожимает она плечами, закидывая ногу на ногу, - что, возможно, тебе пора выбросить розги, Аарон.

От продолжения, от необходимости давать ответ, которого я не знаю, меня спасает короткий стук в дверь. Вэл не ждет разрешения войти. Пропускает вперед ведьму, застывает на пороге с немым вопросом в глазах.

- Ты ела, Даш?

- Я не голодна, - бросает она рассеянно, так же рассеянно кивает бармену, рассматривает его с любопытством, потом переводит такой же изучающий взляд на свою наставницу. – Привет.

- Привет, - немного сухо здоровается Тира, косясь на меня.

- Ничего не надо пока, - отпускаю я бармена, а когда дверь за ним закрывается, обращаю внимание на северную. От ведьмы веет напряжением. – Дашка знает, зачем ты здесь, можешь считать, что меня здесь нет.

- Как же, - бормочет северная, но тут же встряхивается и улыбается Лебедевой, садясь напротив нее. – Я - Тира, рада с тобой познакомиться.

Ведьма говорит что-то еще, но я уже не концентрируюсь на ее словах, пропускаю их сквозь себя, сосредотачиваясь на экране ноута.

Гад все-таки прислал материалы, и их много. Не просто несколько папок, не просто несколько сухих отчетов. Волков вытащил все, что смог, даже записи допросов в отдельном файле. За что всегда уважал главу Контроля – за дотошность и аккуратность. Жаль, что дело Озеровой все-таки попало не к нему. И я щелкаю по первой папке.

А через два часа я понимаю, что, чем больше читаю и просматриваю, тем больше вопросов у меня возникает. Не только по делу, но и к Ковалевскому. Даже если делать скидку на его неопытность. Везде косяки: свидетели, допросы которых ограничивались пятью минутами, записи с камер, которые толком и не просматривались, полностью просранные первые часы после исчезновения Алины, вишенка на торте – заваленная экспертиза. Ковалевский и команда мечты, прикатившая с ним в парк, занимались чем угодно, только не тем, чем надо. Судя по документам, охрана парка и та сработала оперативнее.  

Улики, собранные возле долбанной палатки с хот-догами, почти все оказались запоротыми, к делу не смогли приобщить ни бычки, ни банки из-под газировки, ни чеки. Следы, которые мог оставить придурок, укравший дочь Игоря, были затоптаны идиотами-силовиками и служащими парка. Тетку из палатки толком вообще не допрашивали, впрочем, как и ее напарницу, а ведь последняя курила с завидной регулярностью: ее окурки валялись на земле, ее окурки изгваздали и заляпали на следующий день криворукие сержанты. Она могла что-то видеть, слышать, пусть не в момент похищения Алины, но до этого, могла что-то заметить.

Дальше больше, проверка остаточного фона, любого фона проводилась по непонятным причинам тоже только на следующий день, в воскресенье, когда народу в парке было в два раза больше. Конечно, она ничего не выявила. Ничего не дали и обыск в квартире Игоря, и слежка за самим Игорем; разговор с психологом, работавшим с Алиной, уместился на одной странице, примерно такими же длинными были и расшифровки разговоров с друзьями Алины.

Чуть больше порадовали допросы людей из очереди, но и там… Ковалевский, как, сука, сраный первоклассник, задавал вопросы строго по учебнику: криво, косо, тупо.

Кто додумался поставить его на это дело?

Я понимаю… в Совете кадровый голод такой силы, что все занимаются всем, но это…

Я закрываю очередной файл и откидываюсь на спинку кресла, думаю о том, что делать дальше. Для начала надо все-таки покопаться в мозгах теток из палатки, и, исходя из того, что они скажут, двигаться дальше, а пока можно заняться документами по трупам. 

Но сначала…

Я тянусь к телефону и набираю Вэла, следя за ведьмами, снова слушая то, о чем говорит Тира, но не вслушиваясь. Она вещает о природе сил северных, о структуре ковена, о природных источниках, о том, почему темные – темные и бла-бла-бла. Теория – скука смертная, но для Дашки необходимая. 

- Вэл, - говорю, когда слышу быстрое «да», - пришли сюда кого-нибудь с бургерами и картошкой для моих гостей. И нарой мне все, что сможешь, о пропаже иных, любых иных, - добавляю после недолгих раздумий, - в период с двухтысячных, интересует нераскрытое дерьмо, по Москве и области.

- Да, босс, - ничему не удивляясь вполне бодро отвечает бармен. - Буду скидывать по мере. С едой пришлю Юлю.

 - Отлично, спасибо. Разрешаю подключить того, кого сочтешь нужным.

- Да, босс, - в голосе Вэла слышны довольные нотки.

Я кладу трубку и вставляю в ноут флэшку с материалами по трупам. Ночь мне предстоит долгая. 

Начинаю с тел ведьм. В конце концов, это они были целью, это у них забрали органы: глаза, сердце, печень. И странно, но, несмотря на бесцеремонность, на общую небрежность, на лужи крови, разодранные ткани и мышцы, обрывки вен и обломки костей, сами органы изъяты аккуратно. Вряд ли бы они, конечно, сгодились для пересадки, но, скорее всего, их целостность не нарушена.

И если с печенью и сердцем все вполне понятно – немного сноровки, знаний анатомии и, очевидно, практики – то глаза вызывают вопросы. Способ их изъятия вызывает вопросы.

Он расколол девчонке череп, пробил теменную кость, снял ее, вытащил часть мозга и добрался до глаз. Достал предельно аккуратно. Гребаный педант. Такое чувство, что вообще никуда не торопился.

Ну хоть фотограф у Совета старательный. Цветные картинки, подшитые к файлу с информацией по трупу ребенка, радуют глаз деталями и подробностями чужого пиршества.

Ткани и органы, скорее всего побывавшие в непосредственном контакте с уродом, почернели и сгнили, куски и пятна разложившейся рыхлой плоти как следы проказы на коже, и личинки гребаных мух повсюду: на земле, одежде, в волосах и на обнаженных участках кожи, на том, что осталось от лица. Ребенок почему-то в одном ботинке. 

И да, девчонка была жива, по крайней мере какое-то время. Все они были живы. Лесовой досталось больше всех и до, и после смерти, как будто он стравливал злость, как будто никак не мог унять ее. Тело искромсано и истерзано, почти ничего целого, крови так много, что она блестит черным глянцем.

Я бы предположил, что урод просто псих, но для психа в действиях этого слишком много рационального и слишком мало того, за что можно было бы зацепиться. Мухи и непонятное дерьмо вместо душ – так себе зацепка.

Да и информации по трупам в целом не то чтобы много: анализы, те, которые успели взять, не готовы, выводы трупорезов исключительно предварительные, дрянь, оставшаяся на месте душ, не определена, классификации, как привык совет «на глаз», не поддается.