человека […], чтобы он стал посредником между Богом и ним, чтобы продлить его дни, [ибо] Богу и святым он передал свою надежду на жизнь, зная, что он вряд ли сможет протянуть без чуда.

Оказалось, что в таких людях не было недостатка, "и со всех концов света они потянулись к нему". За некоторыми король посылал сам. Другие приходили поговорить с ним, но король хотел знать только о продлении своей жизни. Большинство из них ответили мудро, сказав, что у них нет такой власти.

Прежде всего, король жаждал общения с одним особенно известным святым человеком — Франческо ди Паола, отшельником, жившим в небольшой пещере под скалой в Калабрии, в Неаполитанском королевстве. Впоследствии ставший основателем ордена монахов-минимов (Minimi — наименьший из слуг Божиих), Франческо жил в постоянных молитвах, не ел ни мяса, ни рыбы, ни молока, ни сыра, ни масла, ни яиц, а питался кореньями и небольшим количеством фруктов. В последние месяцы 1482 года Людовик отправил одного из своих рыцарей с заданием убедить "Святого человека", как его все называли, отправиться в Плесси. Однако прежде чем Франческо покинул свою пещеру, принцу Неаполитанскому Федериго пришлось умолять его отправиться в путь, а Папа Сикст дважды посылал к нему от имени короля Франции. Наконец, отправившись в путь, 60-летний отшельник в сопровождении трех учеников остановился в Риме, где Папа, очарованный его праведной жизнью, дал ему три продолжительные аудиенции. Затем на корабле Франческо добрался до Марселя и на барке по Роне отправился в Лион. 24 февраля (1483 г.) Людовик обратился к городским властям с просьбой построить удобную повозку, "чтобы Святой человек мог путешествовать с большим комфортом". 27 марта король с тревогой приказал им:

Когда Святой человек прибудет туда, примите его и отпразднуйте его приезд, как если бы он был нашим Святым Отцом, ибо так мы желаем ради чести его личности и святой жизни, которую он ведет.

После краткого пребывания в Лионе, куда он прибыл 24 апреля, отшельник был доставлен в верховья Луары, откуда по реке отправился в Тур.

Когда Франческо прибыл в Плесси, Людовик встал перед ним на колени "как перед Папой" (нелегкая задача для такого тяжелобольного человека) и попросил его "помолиться за него Богу, чтобы он продлил его жизнь". На эту просьбу Франциск ответил, что король должен думать о своей душе и уповать на Бога. Затем его с почетом отвезли в скит, который Людовик построил для него рядом с часовней Сен-Матье[152]. Коммин считал, что "никогда не видел человека, живущего такой святой жизнью, так что казалось, что Святой Дух говорит его устами". 29 июня король с тревогой написал своему генералу финансов Лангедока:

Я прошу вас прислать мне лимоны, сладкие апельсины и пастернак […] для святого человека.

Хотя Франческо никогда не пытался ходатайствовать перед небесами за земное существование Людовика, его присутствие очень утешало короля, который часто внимательно прислушивался к словам святого человека.

Занятый созерцанием своих реликвий или цветущей сельской округой, панораму которой лето разворачивало перед его глазами, слушанием сладкой песни свирелей или тявканьем своих собак и щебетанием птиц, король теперь имел время подумать: вспомнить удовольствия, тревоги и комедии, из которых состояла его жизнь, огромные предприятия, в которых он участвовал, тяжелую борьбу с Карлом Бургундским, с которым он когда-то охотился в лесу под Женапом, Франческо Сфорца, графа Уорика, подумать о дворянах Дофине, сражавшихся рядом с ним в крови и пыли под Монлери, о своем отце, который, как и он сегодня, однажды оказался в одиночестве, пока его сын ожидал его смерти и наконец подумать о Дофине, ставшем принцем живодеров, о шестилетнем мальчике, однажды увидевшем лицо Жанны д'Арк. Но пока Людовик был жив, он никому не рассказывал о тех мыслях, которые посещали его в тот момент, когда его странная и удивительная жизнь подходила к концу. Только один поступок, казалось, вызывал у него сожаление: казнь герцога Немурского, казнь "бедного Жака".

Одну подсказку он оставил своим современникам и потомкам, хотя сам и не предполагал этого. Его гробница. Он не мог лежать в помпезном погребении вместе со своими предшественниками в королевской усыпальнице Сен-Дени похороненным в пышные королевские одеяния. Он был чужд этому и будучи, как он с удовольствием вспоминал, внуком блудницы, считал, что королевские одежды не для него. Он создал для себя отдельное погребение, в своей собственной прекрасной церкви, Нотр-Дам-де-Клери. Там его ждало надгробное изваяние, в натуральную величину, на гробнице из позолоченной меди украшенной алой и лазурной эмалью. Первый эскиз был сделан Колином Амьенским, затем исправлен по указанию короля Жаном Бурре, а отливка и позолота были выполнены двумя немецкими мастерами — "Конрадом Кельнским, мастером по металлу" и "Лореном Райном из Тура, литейщиком пушек для короля", что обошлось в 1.000 золотых крон. Людовик был изображен преклонившим колено перед своей покровительницей, Богоматерью Клерийской в одежде, простого егеря, и выглядел, как в молодости, с длинными черными волосами, спадающими почти до плеч. На нем была простая куртка, сапоги до колен со шпорами, шляпа, прижатая обеими руками к груди, длинный меч на перевязи с левого бока, охотничий рог за спиной, а на шее — цепь Ордена Святого Михаила. Рядом с ним присела маленькая борзая в шипованном кожаном ошейнике. Егерь. Именно так он решил запечатлеть себя, вечно поклоняясь Клерийской Богоматери. Возможно, ничто в жизни Людовика не является более загадочным, чем это надгробное изваяние и все же оно, как и многое в его сложном характере, могло возникнуть из той абсолютной простоты, которая озадачивала людей больше, чем все его таланты. Когда он искал под взором небес себя, то, по-видимому, нашел охотника.

В понедельник, 25 августа, Людовик перенес еще одно кровоизлияние в мозг. До четырех часов следующего дня он оставался лежать "почти как мертвый" но все же пришел в себя. Однако, осознав, что он при смерти, он решил официально заявить, что его конец близок. К своему сыну Карлу, которого он теперь настойчиво называл "королем", он отправил Пьера де Божё, канцлера, большую часть своей королевской гвардии и, что самое пикантное и, возможно, самое важное, всех своих псарей и сокольников.

Однако неизлечимый оптимизм еще не покинул его, и он продолжал надеяться, особенно доверяя молитвам Франческо ди Паола, которого он часто призывал к себе. Но внезапно его богослов Жан д'Арли, цирюльник Оливье Ле Дэн и Жак Котийе положили конец его иллюзиям, сказав ему прямо:

Сир, не надейся больше на святого человека и на прочее, ибо с Вами все кончено, а лучше подумайте в своей совести, ибо нет средств, что-либо