– Ты проделал долгий путь, Милан.

Герцогиня взглянула на него неодобрительно, и юноша понял, что все это время не сводил с нее потрясенного взгляда. Рассказывая о ней людям, Милан никогда не упоминал об их любви. И вот теперь этой любви и не было во взгляде ее зеленых глаз.

– Прогуляемся, – предложила Фелиция. – Иногда легче говорить во время прогулки.

Судя по всему, она беспокоилась о его способности к переговорам. У нее самой, похоже, никаких проблем с разговором не возникало.

Осторожно ступая, они пошли по склону. В каком-то смысле эта встреча напомнила Милану первую ночь с Фелицией. В последние недели он иногда думал о том, как вновь завоюет ее сердце. Уговаривал себя, мол, теперь он куда опытнее. Но при встрече с ней, его творением, Милан смутился и растерялся. Он чувствовал себя невероятно уязвимым, даже беспомощным.

– Ты помнишь о нас? – тихо спросил он.

– Мы любили друг друга… – прошептала Фелиция. Это прозвучало почти как вопрос. Похоже, ее решимость дала слабину. – Раинульф намекал, что… – Она посмотрела на вершину склона.

Стрела Роз стоял шагах в пятидесяти от них. Он внимательно наблюдал за ее разговором с Миланом. Как и десятки других швертвальдцев.

Милан сглотнул. Он рассказывал истории о Фелиции, которую повстречал в тот день, когда украл серебряный диск. А тогда она была дерзкой воровкой. В его историях Фелиция представала гордой предводительницей повстанцев Швертвальда. Ничто не могло заставить ее сдаться. И борьба за ее народ была для нее самым важным в жизни. Такой женщине не было свойственно сомнение. Нельзя допустить, чтобы это изменилось.

– Да, мы были влюблены друг в друга, – подтвердил он. – Но… ты помнишь, как мы расстались?

Сейчас было важно каждое слово. Милан был полон решимости добавить последний штрих вымышленному образу, который он облек плотью.

Фелиция колебалась. И промолчала.

На это он и рассчитывал. Эта женщина была не вполне той Фелицией, о которой он рассказывал. Судя по всему, в ней воплотились и отголоски других историй. И, очевидно, она сама способна была дополнять свой образ: расспросила Раинульфа и выяснила некоторые подробности, о которых Милан умалчивал в своих рассказах.

– Ты слишком тактична, чтобы говорить об этом, – хрипло произнес он. – Но, конечно же, ты помнишь, как мы поссорились той ночью накануне твоего отъезда из Далии. Ты была в ярости, узнав, что я все-таки решил отправиться в Красный монастырь, как того требует наша семейная традиция.

Фелиция с сомнением кивнула:

– Я до сих пор считаю, что семейная традиция не повод для такого решения. Или… ты пытался сбежать от меня?

«Неплохое объяснение», – горько подумал Милан. Но чем больше она отстранится от него, тем свободнее будет в своих решениях…

– Я никогда и ничего не мог скрыть от тебя… – Он с притворным смущением улыбнулся. В голове промелькнула мысль о том, что теперь, предоставив ей объяснение, нужно держаться в своем рассказе как можно ближе к истине. – Ты занялась организацией движения сопротивления на севере Швертвальда. Но ты хотела уберечь меня от огромной ошибки – и отправила ко мне своего лучшего человека. Раинульф перехватил мою карету, когда я направлялся в Красный монастырь. Ты приказала ему отвезти меня в Туар. Но твоя сестра распустила слух о том, что ты погибла. Так ей достался титул герцогини. И вновь Раинульф спас меня. Мы вместе бежали из Туара. И мы были здесь, в замке Белой Королевы, когда пробудился Туманный волк. Раинульф стал моим другом.

Изначально Фелиция слушала его с напряжением, но сейчас ее лицо расслабилось. Ей показалось, что вдруг стало ясно, что же произошло между ними. И, стоя под дождем рядом с Миланом, она больше не чувствовала неуверенности, смятения и внутренней пустоты, точно исполнившись силы и решимости.

– Тебе не нужно бежать вновь, Милан, – сказала она. – Здесь, в Швертвальде, тебе найдется место. Если ты захочешь.

Ее слова удивили его.

– То, что сказал твой отец… Это правда? Ты убил Николо Тримини? В одиночку? Пробравшись в его лагерь?

– Да, это правда, – ответил Милан, выжидательно глядя на нее.

Фелиция улыбнулась. Ее улыбка была иной, совсем не той, в которую он влюбился. Чего-то не хватало. Чего-то, что он не смог призвать к жизни, рассказывая о ней.

– Хорошо, что он мертв. Только благодаря этому ты навсегда останешься героем Швертвальда, Милан.

Он невольно почувствовал себя польщенным. Но тут же прикусил губу в смятении. После всех этих смертей… неужели это конец? Конец их любви?

Тогда, будучи воровкой, кравшейся по крышам в Далии, и теперь, в историях, которые Милан рассказывал, Фелиция готова была пожертвовать всем в борьбе за свой народ. И она могла бы решиться на самый необычный шаг ради этой цели, верно? Нужно попытаться…

– Мы можем добиться чего-то большего, Фелиция! – Он заглянул в глубину ее зеленых глаз. – Мы можем заключить мир между Лигой и Швертвальдом.

Герцогиня решительно покачала головой:

– О том, чтобы мы покорились Лиге, и речи быть не может. Мы больше не допустим произвола ваших торгашей. И потому битвы между войсками Швертвальда и Лиги не избежать. Только потом, после нашей победы, мы сможем заключить мир. На справедливых условиях.

Милана удивила ее слепая уверенность в победе. С точки зрения Фелиции, такая решимость была вполне оправданна. Но что будет с ней и ее народом, со всеми беженцами, если она не откажется от боя? Милан не сомневался, что его отец и оба кондотьера разработали блестящую стратегию боя.

– Столько людей лишатся жизни. Неужели это действительно необходимо? – продолжал настаивать он.

– Лига понесет куда бóльшие потери, – с непоколебимой самоуверенностью отрезала герцогиня. – Останься в лагере, когда начнется бой, Милан. Мне будет жаль, если ты погибнешь.

Ее слова прозвучали сухо, по-деловому. Милан не сомневался, что Фелиция сказала об этом искренне, но в ее голосе не слышалось любви. Этой любви просто не было. Фелиция не любила его.

– Мне нужно подготовиться к сражению. – Подавшись вперед, женщина коснулась губами его щеки.

А затем развернулась и пошла вверх по склону, к своим людям.

Милан стоял под дождем, чувствуя себя вконец уставшим.

Ее уверенность в победе пугала его. Раньше Фелиция такой не была. Все дело в порожденном его историями образе хитроумной предводительницы повстанцев. В его рассказах Фелиция умело заманивала врага в ловушку. И благодаря острому уму побеждала даже в тех сражениях, когда ситуация казалась безвыходной. Она верила в себя и своих стрельцов.

Осознание происшедшего обрушилось на него ударом молота. Милан хотел предотвратить этот бой, но он не смог предугадать последствий историй, которые рассказывал людям. В них речь шла о небольших стычках, засадах, попытках оттеснить врага. Фелиция всегда побеждала. И никогда не сдавалась. Создавая ее образ, Милан ни разу не задумался о том, что случится, если Фелицию поставят во главе всего войска Швертвальда. А теперь он четко видел последствия: она продолжала действовать точно так же, как в историях о ней. Только теперь ей подчинялись не десятки, а тысячи солдат.