Сама по себе интернализация – даже тот ее тип, который определяется как интроекция – удовлетворяет людей, которых в первую очередь интересует, чтобы ребенок делал определенные вещи без того, чтобы взрослый стоял над ним, подгоняя посулами и угрозами. И, словно заводная игрушка, ребенок, усвоивший (интроектировавший) определенную ценность, продолжит действовать в согласии с ней, даже когда надсмотрщик удалится со сцены. Неудивительно, что люди, управляющие определенной экономической системой и извлекающие прибыль из нее, отдают предпочтение «саморегулирующейся – а не просто регулируемой – рабочей силе»[855]. И еще неудивительно, что понятие интернализации, весьма далекое от того, чтобы служить четкой альтернативой бихевиоризму, по умолчанию принимается Скиннером:

Райан и Деси убедительны в своем заявлении, что нам следует метить выше. Недостаточно говорить, что мы хотим, чтобы наши дети усвоили ценность, поскольку этот процесс зачастую принимает форму интроекции. Предлагаемая ими альтернатива в виде интеграции предполагает, что мы должны помочь детям сделать ценность своей собственной, уяснить себе ее обоснованность и ощущать свободу выбора, поступая в соответствии с ней. Цель в том, чтобы глубже прочувствовать выбор, понимаемый не просто как предпочтение варианта А варианту В, а как нечто «закрепленное в ощущении более полного, более целостного (органичного) функционирования»[857]. Взрослые могут помочь детям в достижении этой цели, поддерживая их автономию, предоставляя шансы самим решать свои проблемы (в одиночку или со сверстниками), приглашая к участию в принятии значимых решений и вовлекая их в обсуждение всего вышесказанного[858].

Но даже интеграция не последнее слово на эту тему. В конечном счете, я полагаю, мы хотим, чтобы дети не только были глубоко привержены нашим ценностям и правилам, но и умели принимать собственные решения о том, какие ценности и правила взять на вооружение. И здесь действует тот же принцип – готовиться к принятию решений лучше всего с помощью принятия решений. Но нам, взрослым, следует продумать еще и другой вопрос: как помочь детям приобрести социальные, нравственные и когнитивные навыки, необходимые им, чтобы размышлять о том, какие цели достойны того, чтобы их добиваться, и какие пути достижения будут наилучшими[859]? Более того, в какой-то момент мы должны поверить детям, сопротивляясь соблазну судить о наших усилиях по тому, насколько тесно связаны выбранные ребенком ценности с нашими собственными. Конечно, это нечто гораздо большее, чем имплантировать в ребенка частицу себя, чтобы он «по собственной воле» принимал такие же решения, какие приняли бы на его месте мы.

Автономию не следует считать просто одной из целого ряда ценностей, которые должны усвоить дети, как не следует считать ее просто одной методикой, которая поможет им вырасти хорошими людьми. В итоге, когда нет свободы выбора, любые старания поощрять проявление добродетелей, в том числе великодушия или отзывчивости, обречены на неудачу. Об этом нам грубо напоминает заявление из уст одного субъекта, чье имя знакомо (или должно быть знакомо) большинству из нас: «Меня учили, что мой высший долг – помогать нуждающимся», – вспоминает он, однако добавляет, что усваивал этот урок в обстановке, где подчеркивалась важность «немедленно подчиняться пожеланиям и приказам родителей, учителей и священников и, безусловно, всех взрослых… Все, что бы они ни говорили, всегда считалось правильным».

Эти слова принадлежат коменданту Освенцима Рудольфу Гессу, чье имя проклято[860]. Просоциальные ценности, бесспорно, важны, но, если их преподают в обстановке, где значение придается не автономии, а повиновению, весь урок пойдет насмарку.

Если мы всерьез верим в ценность осознания свободы выбора, нам следует переформатировать несколько вопросов. Например, это азбучная истина, что детям нужны границы дозволенного, что они в душе сами желают их и что на самом деле мы оказываем им услугу, когда накладываем запреты, как бы они ни жаловались на это. Пусть правила и порядки существуют, но «критический вопрос», как отмечает Томас Гордон, «не в том, действительно ли границы и правила нужны в семье и школе, а скорее в том, кто устанавливает их: взрослые в одиночку или взрослые и дети вместе?»[861] Чем старше ребенок, тем возмутительней, что родитель или педагог в одностороннем порядке разрабатывает и навязывает ему свои правила.

Давайте разберем другой пример: некоторые настаивают, что родители должны выступать единым фронтом, всегда занимая одинаковую позицию перед ребенком. Это правда, что два разительно отличающихся подхода к воспитанию в одной семье неизбежно вызовут проблемы, но есть нечто бездушное и неестественное в попытке отрицать, что мама и папа не всегда одинаково смотрят на вещи. Если конкретнее, то, когда ребенок лишен всякой возможности решать, что ему делать, единство родителей означает на деле союз двоих против одного[862]. Повторюсь: все упирается в свободу выбора.