– Ну вот и наш добрый друг, доктор. Как вы, дорогой Лоуренс?

– Пока еще жив… полагаю.

Лотта рассмеялась, все еще внимательно разглядывая меня:

– У него всегда плохие шутки. Он с вами так же вот шутил, миссис Дэвиган, когда вы были вместе в Мэйбелле?

– Нет, не так, иначе.

Ей пришлось отвечать и держаться, хотя и не без труда.

– По крайней мере, я предупреждала вас насчет него. Надеюсь, он не испортил вам приятный отдых. Я хорошо его знаю, разве не так, Лоуренс? Ладно, не важно. Он сам мне все расскажет, когда вы улетите.

Черт возьми, даже на своем плохом английском она нападала на меня. И выглядела потрясающе, блестяще, лучше, чем когда-либо, как образцовая модель Диора, лет на пять моложе Дэвиган, хотя и была ее ровесницей. И знала это. Дэвиган тоже это знала, в своем мешковатом старом костюме, с замороженным выражением лица. И о господи, как я не заметил этого раньше – она была в своих зимних снегоступах. Вдруг мне стало жаль ее.

– А не хотите ли кофе? – Лотта взяла на себя полную ответственность за группу. – Нет? Тогда позвольте ваши паспорта и посадочные талоны, я провожу вас прямо на самолет.

По крайней мере, она освобождала меня от них.

– Понимаете, – продолжала она, – так как именно я и встречала вас, думаю, будет правильно вас проводить.

Когда все двинулись к паспортному контролю, мой пациент потянул меня за руку. Да так сильно, что я наклонился к нему.

– Мне нужно, чтобы вы отвели меня в туалет.

Меня передернуло. Неужели в последний момент у него снова кровотечение?

– Тогда быстрей.

По короткому лестничному пролету мы спустились к мужскому туалету за кофе-баром.

– Туда.

Не выпуская моей руки, он повлек меня за собой в одну из кабинок и закрыл дверь. Его трясло.

– Скорей, – сказал я. – Снимай шорты.

– Мне это не нужно, Лоуренс. Но я должен что-то сказать вам. Возможно, я никогда вас больше не увижу и не могу уехать, не рассказав вам о моем секрете, – иначе вы будете думать, что я умолчал из-за того, что вы мне не очень нравитесь.

В полном изумлении я сел на стульчак. Он приблизился и быстро заговорил, дыша мне в щеку:

– Вот что именно случилось с моим отцом. Он несколько недель, когда большое здание заканчивали, был очень расстроен. Он всегда пил какое-то виски, но теперь стал пить гораздо больше, и дома он сердился и даже кричал, что по справедливости это здание и вся новостройка должны принадлежать ему.

Даниэль судорожно вздохнул.

– В субботу, когда он позвал нас, чтобы показать этот дом, мама не хотела идти. Он уже много выпил во время обеда. Но мы пошли. Наверху он снова начал говорить о том, как мы все это потеряли. Затем он крикнул: «Я с этим никогда не смирюсь, я покажу им!» Мама поняла, к чему идет, и попыталась его удержать, но он оттолкнул ее, даже платье порвалось, и прыгнул. Ох, ужасно было видеть, как он перевернулся в воздухе.

Опять этот резкий, болезненный всхлип. Замерев, я сам едва дышал.

– Конечно, все думали, что он поскользнулся, по крайней мере сначала. Канон Дингволл всегда был нашим другом, мы сразу же пошли к нему, чтобы спросить, следует ли нам сказать правду. Он выслушал и сказал, что лучше всего молчать, чтобы не сделать отца самоубийцей, иначе в церкви будет большой скандал, – лучше, сказал Канон, дать отцу так называемую презумпцию невиновности. И по еще одной причине. После отца не осталось денег, абсолютно ничего. Но на его имя дедушка Дэвиган сделал страховой полис на две тысячи фунтов – он считал, что это на мое образование… – Даниэль запнулся. – А из-за самоубийства ничего хорошего из этого не получилось бы.

Из-за оговорки в страховом полисе, аннулирующей его в случае суицида, на абсолютно невинную Дэвиган и свалились все эти подозрения и обвинения в получении денег на образование Даниэля. Они ему не понадобятся. Как я себя чувствовал? Попробуйте догадаться.

Он заплакал и протянул мне руку – я взял ее в свою. Я подумал, что он хочет поцеловать меня, но этого я бы не вынес. В ответ я бы почувствовал себя иудой. Внезапно из решетки в потолке по системе оповещения пассажиров громко раздалось:

– Всех пассажиров швейцарской авиалинии, следующих рейсом четыреста девятнадцать в Лондон, просим пройти на посадку к выходу номер восемь.

– Пошли скорее, – сказал я.

Он все еще держался за меня, когда я поспешил с ним наверх. Лотта оставила его паспорт на контрольном пункте. Я схватил паспорт, и мы помчались в нижний зал. Они ждали нас у выхода номер восемь.

– Хотите опоздать на самолет? – сказала Лотта.

Я пожал руку Хиггинсу и Джеймисон, затем мне пришлось оказаться лицом к лицу с Дэвиган. Теперь, когда она выглядела ужасно уязвимой, я боялся, что она сломается. Но она сдержалась, хотя на это ушли ее последние силы. О боже, она снова была старой, бледной, измученной и больной. Мы обменялись рукопожатием, просто для приличия. Она пошла на это ради меня.

– Спасибо вам за все, что вы сделали для Даниэля, доктор Кэрролл. – Она порылась в своей дорожной сумке с лейблом Швейцарских авиалиний. – Встреча с вами мне много дала. Поскольку мы больше не увидимся, я хочу отдать вам вот это. Я давно это храню. – Она протянула мне небольшой сверток в коричневой бумаге. – В то утро вы оставили это в моей комнате, когда отправились на свой корабль.

Я как болван взял сверток, не представляя, что там внутри. Затем они прошли на посадку, а я остался стоять, глядя им вслед.

– Подожди меня, – оглянулась через плечо Лотта.

Я сел в зале и посмотрел на сверток. Что это? Бомба замедленного действия? Она не тикала. Я сам не очень-то тикал. Во всяком случае, чего я боюсь? Я развернул упаковку. Какой облом! Это была книга, которую Дингволл всучил мне на рукоположении Фрэнка. Я забыл ее тем ранним утром у Кэти. Теперь же я сунул ее в карман – возвращалась Лотта.

– Итак, Лоуренс, что ты можешь сказать в свое оправдание? Что ты там натворил? Я хочу больших объяснений, прежде чем мы снова будем вместе.

– Мне нечего объяснять…

– У бедной женщины разбито сердце от расставания с тобой. В самолете у нее полились слезы. И слезы ужасные…

– Не из-за меня. Маленький мальчик болен.

– По-прежнему?

– Да.

– Нет, это еще не все. Думаю, ты спишь с ней.

– Я говорил тебе, что это старая история. Тебе все время кажется, что я с кем-то сплю. А ты сама – ни с кем?

– И ты еще будешь меня обвинять? Когда ты надолго оставляешь меня одну. Но я ни с кем не сплю. В этом разница между нами. Ладно, забыли. Ты все равно мне очень дорог, и теперь мы вместе для уютных приятностей. Я дежурю до шести часов – чартер прибывает из Хельсинки. На́ вот ключ от квартиры, езжай туда и жди меня.