Из вежливости я сказал, что не прочь бы взглянуть на его протрет.

– Я ищу его, а когда найду, расскажу тебе, где он. Никому невдомек, однако ради него я и чищу картины вот уж который десяток лет. Давно мог бы подать в отставку, но вот все еще здесь, а работаю дольше всех, кроме разве что Ультана. Ему, понимаешь ли, часов не разглядеть!

Старик разразился долгим, трескучим смехом.

– Вот интересно: может, ты сумеешь помочь? Тут где-то должны быть актеры, приглашенные на тиаз. Не знаешь ли ты, где их разместили?

– Слышал, слышал, – не слишком уверенно сказал старик. – В Зеленой Гримерке они, так уж ее называют.

– Не мог бы ты проводить меня туда?

Старик покачал головой.

– Полотен в ней нет, а потому и я там никогда не бывал, хотя на одной из картин ее видел. Идем-ка со мной. Я ее отыщу и покажу тебе.

С этим он потянул меня за край плаща, и я двинулся за ним следом.

– Пожалуй, лучше бы ты отвел меня к кому-нибудь, кто может указать туда путь.

– Тоже можно. Где-то в библиотеке старого Ультана имеется карта. Ультанов мальчишка вмиг ее тебе отыщет.

– Но здесь же не Цитадель, – снова напомнил я. – И, кстати, как ты вообще тут оказался? Неужели тебя ради чистки полотен сюда привезли?

– Верно, верно, истинно так, – подтвердил он, опершись на мое плечо. – Всему на свете есть логическое объяснение, и ты об этом не забывай. Должно быть, дело было так. Отцу Инире захотелось, чтоб я почистил его собрание, потому я и здесь. – Но тут старик умолк и задумался. – Погоди-ка, не о том я начал. У меня с детства талант, вот с чего велено было начать. Родители, понимаешь ли, меня в этом поощряли, и рисовал я часами. Помню, как-то раз, летом, день напролет разрисовывал мелом заднюю стену дома…

Слева от нас показался куда более узкий боковой коридор, и старик потянул меня туда. Освещался этот коридор гораздо хуже (можно сказать, из рук вон плохо), но, несмотря на сумрак и тесноту – такую, что на подходящее расстояние от стены не отойти, – был увешан картинами, далеко превосходящими величиной выставленные в главном коридоре, полотнами высотой от пола до потолка и при том много шире вытянутых в стороны рук. Судя по тому, что мне удалось разглядеть, картины те были сквернее некуда, мазня мазней. Я спросил Рудезинда, кто велел ему рассказать мне о собственном детстве.

– Как кто? Отец Инире, конечно же, – отвечал он и, склонив набок голову, взглянул на меня. – А ты как думал? – Тут он снова понизил голос до шепота. – Из ума выжил на старости лет, вот что о нем говорят. Он ведь был визирем даже не знаю при скольких автархах, со времен Имара. Ну, а теперь помолчи и послушай меня. Я разыщу тебе старого Ультана. Так вот, однажды в дом к нам заглянул художник. Настоящий художник. Мать, гордая мной, показала ему кое-что из моих работ. А был это Фехин, сам Фехин, и мой портрет его кисти висит здесь по сей день, смотрит на подходящих моими карими глазами. Я – за столом, на столе кисти и мандарин… все это достанется мне после того, как высижу сеанс до конца…

– Пожалуй, сейчас мне любоваться им недосуг, – сказал я.

– Вот так я сам стал художником, и довольно скоро. Взялся за чистку и реставрацию работ великих. Дважды чистил и свой, тот самый портрет. Странно это, должен заметить, – чистить собственное детское лицо… Ах, если бы кто-нибудь сейчас почистил мое, смыл губкой грязь множества лет! Но я ведь тебя не к нему веду – тебе же Зеленая Гримерка требуется, верно?

– Да, – в нетерпении подтвердил я.

– Ну что ж, вот оно, ее изображение. Взгляни. А после, как увидишь, сразу ее узнаешь.

С этим он указал на одно из огромных, аляповато-крикливых полотен. Изображена на нем была вовсе не комната, а сад, прекрасный сад, обнесенный высокой живой изгородью, с заросшим лилиями прудом, с купой ив, клонящихся на ветру. Посреди сада играл на гитаре – словно бы не для слушателей, а лишь для себя самого – человек в фантастически живописном костюме льянеро, а за спиной его по мрачному небу неслись темные злые тучи.

– Теперь можешь сходить в библиотеку и взглянуть на Ультанову карту, – сказал старик.

Написана картина была в той раздражающей манере, когда изображение превращается в мешанину разноцветных клякс, если видишь его не целиком, вблизи. Дабы получше рассмотреть ее, я сделал шаг назад, за ним еще один, и…

На третьем шаге я вспомнил, что должен бы упереться спиной в стену, но никакой стены позади не оказалось. Остановился я внутри картины, украшавшей противоположную стену, в сумрачной комнате со старинными кожаными креслами и столами черного дерева. Обернувшись, я огляделся вокруг, а когда повернулся назад, коридор, куда привел меня Рудезинд, исчез. На его месте возвышалась глухая стена, оклеенная выцветшими от времени обоями.

Я машинально, помимо воли, обнажил «Терминус Эст», однако врагов поблизости не оказалось. Едва я собрался шагнуть к единственной в комнате двери, она распахнулась, впуская внутрь человека в желтом халате. Зачесанные назад, его короткие светлые волосы открывали широкий, покатый лоб. Лицо вошедшего – гладкое, безбородое – вполне могло бы принадлежать пухлой женщине лет сорока, а с его шеи свисал знакомый, фаллической формы флакончик на тонкой цепочке.

– А-а, – заговорил он, – а я-то думаю, кто к нам пожаловал? Рад видеть тебя, Смерть.

– Я – подмастерье Севериан, – возразил я, изо всех сил сохраняя внешнее хладнокровие, – принадлежащий, как видишь, к гильдии палачей. Вошел я сюда, совершенно того не желая, и, откровенно сказать, буду весьма благодарен, если ты объяснишь, как это произошло. Снаружи, из коридора, эта комната казалась всего лишь картиной, но, стоило мне сделать пару шагов назад, чтоб разглядеть картину на противоположной стене, я оказался здесь. Какой хитростью это было достигнуто?

– Никаких хитростей, – отвечал человек в желтом халате. – Потайные двери – изобретение вряд ли оригинальное, а создатель этой комнаты всего-навсего изобрел способ скрыть от чужого взгляда дверь, отворенную настежь. Как видишь, в глубину комната совсем невелика – и даже меньше, чем тебе сейчас кажется, если, конечно, ты еще не понял, что угловые линии пола и потолка скошены, направлены к одной точке, а дальняя стена много ниже той, сквозь которую ты вошел.

– Понимаю, – сказал я и действительно понял, в чем трюк.

По мере того как он говорил, перекошенное помещение, воспринятое моим разумом, привычным к обыкновенным комнатам, будто нормальное, стало таким, как есть, – крохотной комнатушкой с наклонным, трапециевидным потолком и трапециевидным полом. Стоявшие лицом к стене, сквозь которую я вошел, кресла оказались совсем неглубокими, настолько, что в таком и не усидеть, а столы – шириной разве что в одну доску.

– Такие же сходящиеся линии обманывают взгляд на картинах, – продолжал человек в желтом халате. – Потому-то, столкнувшись с ними на самом деле, при невеликой действительной глубине да при монохромном свете, дополняющем иллюзию ненатуральности, наблюдатель твердо уверен, будто перед ним еще одна картина – тем более что подготовлен к этому множеством настоящих картин вокруг. В ответ на появление человека с огромным мечом настоящая стена за твоей спиной поднялась, дабы задержать тебя до выяснения личности. Думаю, добавлять, что с другой стороны на стене нарисована та же картина, в которую ты якобы вошел, особой надобности нет.