Кино не произошло. Но Исцеленов вскоре оформит ее «Мóлодца», а Брей будет выступать с чтением ее стихов. Его фамилию МЦ упорно пишет «Брэй».

Неожиданностью стало письмо от Анны Антоновны Тесковой. Начальница Едноты предложила выступить с лекцией на какую угодно тему. МЦ в ответ описала свое положение и пригласила к себе домой, указав точный маршрут проезда.

Восемнадцатого декабря набросала будущую вещь:

Прошло пять дней. Родилось грандиозное стихотворение:

Новогодье встретили дома, 1924 год ушел. Скрылся за горой.

Все идет своим чередом.

Из записей МЦ:

Аля написала «Пожелание к Новому году»:

Странные сближения между людьми образуются чуть не чаще, чем в стихах. Муна Булгакова, лишенная безоблачности в отношениях с Родзевичем, тянется к МЦ, хлопочет по ее дому, возит ее к врачу, притом что МЦ втайне надеется на неуспех Муны с Родзевичем. Юная соседка Катя Рейтлингер исходит обожанием: «Сергей Яковлевич! Сергей Яковлевич!» — и тоже с головой включена в Маринин быт. К ней заходит Валентин Федорович Булгаков, председатель Союза писателей и журналистов, они вместе колдуют над составом нового сборника «Ковчег», название принадлежит ей: так же назывался феодосийский альманах Э. Миндлина (1920). МЦ приходит какое-то безумное письмо из Лондона от еврея-красноармейца-поэта по имени Лео Гордон, прочитавшего в «Современных записках» ее «Вольный проезд», он возмущен ее отпадением от своих, то бишь большевиков…

Аля начинает говорить по-французски, во французских книгах понимает приблизительно треть, — прямая заслуга МЦ, сила ломит и соломушку, итоги материнской педагогики налицо, а впереди — занятия немецким.

Быт, быт, быт. МЦ — между плитой (вода для стирки) и письменным столом, как сомнамбула, как мыслящий маятник. Пишет утром, с отвращением озираясь на невы-несенные помои, неподметенную комнату, нетопленую плиту. 7 января 1925-го пишет Ольге Елисеевне: «В будущем году — давайте? — приеду в Париж. Посажу вместо себя Катю Р или Муну (они меня все так любят!) и приеду. — Ну, на две недели, чтобы опять услышать звук собственного голоса». 11 января МЦ пишет свое второе письмо Тесковой, уже обращаясь к ней по имени-отчеству, в письме — поздравление с Новым годом, просьба разузнать о лечебнице (роддоме), приглашение на елку во Вшеноры.

С Муной побывала у врачихи, от которой получила совет возможно больше стирать белья для укрепления мускулов живота. «1917 г. — 1925 г. — 8 лет укрепляю!» А у Муны с Родзевичем, похоже, дело идет к концу. «Мне ее жаль, хотя я ее не люблю». В середине января — новость: Родзевич уехал в Латвию — насовсем. Слезы Муны обильны. «Много ей придется их пролить, раз я тогда на горе так плакала!»

Более пространное письмо МЦ к Тесковой — 10 февраля: уже с описанием трудностей, с просьбами («не найдется ли у кого-нибудь в Вашем окружении простого стирающегося платья?»). МЦ касается и писательских дел: «Когда я встану, перепишу Вам кусочек прозы для чешского женского журнала. У меня много прозы, — вроде дневника (Москва, 1917 г. — 1921 г.)». Речь идет о журнале «Ева», выходящем в городе Оломоуце. Отрывки из «Земных примет» были опубликованы в третьем номере «Евы» годом раньше в переводе Отто Барблера. МЦ понравилось, как переводит Франтишек Кубка: «Идешь, на меня похожий…» — в журнале «Cesta» (1924. № 29/30) и отрывки из ее стихов в книге Кубки «Basnici revolucniho Ruska»[109], где он дал ей такую характеристику: