При таких-то обстоятельствах доктор Крофтс впервые услышал о их намерении. В эти дни худшего состояния болезни Лили он приезжал в Оллингтон ежедневно и однажды оставался ночевать. За все эти хлопоты он ни под каким видом не хотел принять платы, да он ее и никогда не принимал от мистрис Дель.

– Лучше бы вам не ездить так часто, – сказала Белл однажды вечером, когда они вместе стояли у камина в гостиной и когда Крофтс только что вышел из комнаты больной, – вы обременяете нас своею обязательностью.

В этот день был перелом болезни Лили, и он мог объявить мистрис Дель, что больная, по его мнению, вне всякой опасности.

– Правда, мои визиты скоро совсем не будут нужны: самое худшее миновалось.

– О, как приятно это слышать! Она будет обязана вам жизнью, но за всем тем…

– О нет, скарлатина нынче совсем не такая страшная болезнь, как бывало прежде.

– Так зачем же вам было посвящать ей так много своего времени? Я страшусь при одной мысли о той потере для вас, в которой мы были причиной.

– Лошадь моя потеряла больше, чем я, – сказал доктор, смеясь. – Мои пациенты в Гествике не так многочисленны. – При этом доктор вместо того, чтобы уехать, сел на стул. – Так это верно, что вы оставляете этот дом?

– Совершенно верно. Мы переедем в конце марта, если только позволит состояние здоровья Лили.

Сказав это, Белл тоже села, и они долго смотрели на пылавший в камине огонь, не говоря ни слова.

– Скажите, Белл, какая этому причина? – спросил, наконец, доктор Крофтс. – Впрочем, я не знаю, вправе ли я делать подобные вопросы?

– Вы вправе спрашивать обо всем, что до нас касается, – отвечала Белл. – Наш дядя очень добр, более чем добр, он великодушен. Но, по-видимому, он воображает, что это дает ему право вмешиваться в дела нашей мама. Это нам не нравится, и потому мы уезжаем.

Доктор продолжал сидеть по одну сторону камина, а Белл продолжала сидеть против него. Но разговор как-то не вязался.

– Неприятное известие, – сказал доктор, после некоторого молчания.

– Но зато, когда кто из нас захворает, вам недалеко будет ездить.

– Да, понимаю. Это значит, что я не выразил удовольствия, что вы будете находиться вблизи от меня, но признаюсь, это меня нисколько не радует. Я не могу примириться с мыслию, что вы можете жить где-нибудь, кроме Оллингтона. В Гествике Дели будут совсем не на своем месте.

– Зачем же так думать о Делях?

– Что делать! Это, конечно, вроде деспотического закона noblesse oblige. Мне кажется, вы не должны оставлять Оллингтона, пока не потребуют того какие-нибудь важные обстоятельства.

– В том-то и дело, что этого требуют весьма важные обстоятельства.

– О, это другое дело!

И доктор снова предался молчанию.

– Разве вы никогда не замечали, что мама наша здесь несчастлива, – сказала Белл после довольно продолжительной паузы. – Что касается до меня самой, то я никогда этого не замечала, а теперь мне все ясно.

– Теперь и я понял, поняв, по крайней мере, на что вы намекаете. Она была стеснена в жизни, но примите в расчет, как часто подобное стеснение бывает непременным условием жизни. И все-таки я не думаю, что для вашей матушки это обстоятельство было побудительной причиной к вашему переезду.

– Нет, это делается собственно из-за нас. Стеснение, как вы его называете, огорчает и нас, потому-то мама в настоящем случае и руководствуется им. Дядя щедр для нее в отношении денег, но в других отношениях, как, например, в деле чувства, он очень скуп.

– Белл… – сказал доктор и остановился.

Белл взглянула на него, но не отвечала. Доктор постоянно называл ее по имени, и они всегда смотрели один на другого как на тесных друзей. В настоящую минуту Белл все забыла, кроме этого, и находила удовольствие сидеть и слушать его.

– Я хочу сделать вам вопрос, который, может быть, мне бы не следовало делать, но, пользуясь правом давнишнего знакомства, я говорю с вами, как с сестрою.

– Спрашивайте, что вам угодно, – сказала Белл.

– Не вышло ли тут чего-нибудь из-за вашего кузена Бернарда?

– Из-за Бернарда! – сказала Белл.

Уже стемнело. А так как у них не было другого света, кроме доставляемого камином, то Белл была уверена, что Крофтс не мог разглядеть румянца, покрывшего ее лицо, когда имя кузена было упомянуто. Впрочем, если бы в этот момент вдруг разлился дневной свет по всей комнате, то Крофтс вряд ли бы заметил этот румянец, потому что глаза его были пристально устремлены на огонь в камине.

– Да, из-за Бернарда! Не знаю, могу ли я спрашивать об этом?

– Право, не знаю, – отвечала Белл, произнося слова, которые принимали двоякий смысл.

– В Гествике разнесся слух, что вы и он…

– Этот слух неоснователен, – сказала Белл, и сказала совершенно несправедливо. – Если он опять повторится, то, пожалуйста, не верьте ему. Удивляюсь, к чему люди выдумывают подобные вещи.

– Это была бы прекрасная партия, все ваши родные, вероятно, порадовались бы ей.

– Что вы хотите сказать, доктор Крофтс? Как ненавистны для меня слова «прекрасная партия»! В них заключается более людской зависти и злобы, чем во всех прочих словах, взятых вместе. Вам бы тоже хотелось, чтобы я вышла за кузена собственно потому, что тогда я жила бы в Большом доме и ездила в карете. Я знаю, что вы нам друг, но мне не нравится такая дружба.

– Мне кажется, что вы меня не так поняли, Белл. Я хочу сказать, что это была бы прекрасная партия в таком только случае, если бы вы любили друг друга.

– Нет, я вас совершенно понимаю. Конечно, партия была бы хорошая, если бы мы любили друг друга. То же самое можно сказать, если бы я любила нашего мясника или булочника. Вы хотите сказать, что состояние Бернарда может служить достаточным поводом, чтобы любить его.

– Не думаю, чтобы в словах моих заключался подобный смысл.

– В таком случае в них не было никакого смысла.

После этих слов наступило молчание, во время которого доктор Крофтс встал с намерением удалиться.

– Вы меня ужасно разбранили, – сказал он с легкой улыбкою. – Впрочем я того заслуживаю за вмешательство…

– Нет, вовсе не за вмешательство.

– За что бы там ни было, во всяком случае, вы должны простить меня перед отъездом.

– Я вас не прощу до тех пор, пока вы не раскаетесь в ваших грехах и дурных помышлениях. Вы скоро сделаетесь таким же злым, как доктор Гроффен.

– Неужели?

– Но все же я прощаю вас, вы самый великодушный человек в мире.

– Ну да, конечно. Итак, прощайте!

– Однако, доктор Крофтс, вы не должны полагать, что другие не менее вас преданы земным благам. Вы, кажется, не очень хлопочете о деньгах…