Но его это устраивало. Для того, что он запланировал, требовалась темнота.

Издевательские открытки в сейфовых ячейках поведали Джеку о том, что в Неваде есть люди, узнавшие о его преступной жизни все, что стоило узнать. Открытки, казалось, сообщали ему, что он может добраться до этих людей через мотель «Транквилити», а то и найти их там. Открытка была приглашением. Или повесткой. Игнорировать ее было рискованно.

Он не знал, проследили ли за ним до Ла Гуардии, — не дал себе труда проверить. Если телефон в его квартире прослушивался, они знали о его отлете с той минуты, когда он позвонил в «Элит». Джек хотел, чтобы они видели: он ничуть не скрывается. Тогда по его прибытии в Элко они, возможно, будут не слишком бдительны, а он неожиданно оторвется от них и уйдет в подполье.

Утром в понедельник, после завтрака, Доминик и Джинджер отправились в Элко, в редакцию «Эко сентинел», единственной газеты округа. В Элко, самом большом городе округа, проживало меньше десяти тысяч человек, и поэтому редакция размещалась не в сияющей стеклом высотке, а на тихой улице, в скромном одноэтажном здании из бетона.

Как и большинство газет, «Сентинел» предоставляла доступ к своим архивам любому, кто имел законные основания пользоваться ими. Впрочем, разрешения выдавались с большой осмотрительностью.

Несмотря на финансовый успех своего первого романа, Доминик еще не научился говорить: «Я — писатель». Для него это звучало претенциозно и фальшиво, хотя он и понимал, что его неловкость — наследие тех дней, когда он страдал от чрезмерного самоуничижения.

Секретарша Бренда Хеннерлинг не узнала его фамилию, но, когда он упомянул название своего романа, только что доставленного издательством «Рэндом-хаус» в магазины, она сказала:

— Книжный клуб назвал этот роман лучшей книгой месяца. Это вы его написали? Правда?

Она заказала его роман месяц назад в Литературной гильдии, и почта только что его доставила. Бренда была, по ее словам, заядлым читателем, по две книги в неделю, и пришла в восторг от встречи с настоящим писателем. Ее энтузиазм еще больше смутил Доминика. Тот разделял мнение Роберта Луиса Стивенсона: «Важна история, хорошо рассказанная история, а не тот, кто ее рассказывает».

Архив «Сентинел» находился в узкой комнате без окон, где стояли два стола, пишущие машинки, аппарат для чтения микрофильмов, шкаф с катушками микрофильмов и шесть высоких шкафов с номерами газеты, которые еще не перевели на пленку. Не закрытые шкафами бетонные стенки имели светло-серую окраску, серым был и потолок, обитый звукопоглощающей плиткой, флуоресцентные лампы тоже излучали холодный серый свет. У Доминика возникло странное ощущение, что они находятся в подводной лодке, глубоко под поверхностью моря.

После того как Бренда Хеннерлинг объяснила им систему хранения и оставила их вдвоем, Джинджер сказала:

— Я совсем увязла в наших проблемах и забыла, что вы знаменитый писатель.

— И я тоже забыл, — сказал Доминик, читая надписи на шкафах с номерами «Сентинел». — Но я, конечно, не знаменит.

— Скоро будете. Позор какой — из-за того, что происходит с нами, вы не можете насладиться выходом своего первого романа.

Он пожал плечами:

— Для всех нас это не пикник. У вас под угрозой карьера.

— Да, но теперь я знаю, что смогу вернуться в медицину, когда мы докопаемся до сути того, что с нами случилось, — сказала Джинджер, словно в их победе не было никаких сомнений. К этому времени Доминик уже знал, что убежденность и решительность были таким же неотъемлемым ее свойством, как и голубизна глаз. — Но это же ваша первая книга.

Доминик, встреченный секретаршей как знаменитость, еще не пришел в себя от смущения. Теперь добрые слова Джинджер вызвали краску на его щеках. Но причиной было не смущение, а удовольствие оттого, что он был небезразличен Джинджер. Ни одна женщина не влияла на него так, как она.

Оба подошли к ящикам и извлекли нужные номера «Сентинел». Устройство для чтения микрофильмов не понадобилось — эти номера на два года отставали от переведенных на пленку. Они достали газеты за всю неделю начиная с субботы, 7 июля, и сели за один из столов, придвинув к нему стулья.

Не сохранившееся в их памяти событие и возможное загрязнение, а также перекрытие восьмидесятой федеральной трассы случились вечером в пятницу, но в субботнем номере никаких сообщений об этом не обнаружилось. «Сентинел» помещала в основном новости округа и штата, порой — федеральные и международные, а экстренные известия газету не интересовали. В коридорах редакции никогда бы не зазвучал драматический крик: «Остановите печать!» Никакие изменения на первой полосе в последнюю минуту были невозможны. Округ Элко жил в неторопливом, расслабленном, благоразумном сельском ритме, и никто не испытывал жгучей потребности быть в курсе последних событий. «Сентинел» заканчивали печатать поздно вечером, чтобы распространить утром. Поскольку в воскресенье газету не выпускали, история о разливе токсичного вещества и перекрытии восьмидесятой федеральной появилась только в понедельник, 9 июля.

Но зато выпуски понедельника и вторника пестрели заголовками: «ИЗ-ЗА РАЗЛИВА ТОКСИЧНОГО ВЕЩЕСТВА ПЕРЕКРЫТА ВОСЬМИДЕСЯТАЯ», «АРМИЯ УСТАНАВЛИВАЕТ КАРАНТИННУЮ ЗОНУ», «НЕРВНО-ПАРАЛИТИЧЕСКИЙ ГАЗ ВЫТЕКАЕТ ИЗ ПОВРЕЖДЕННОГО КОНТЕЙНЕРА?», «ВОЕННЫЕ УТВЕРЖДАЮТ, ЧТО ИЗ ОПАСНОЙ ЗОНЫ ЭВАКУИРОВАНЫ ВСЕ ЛЮДИ», «ГДЕ ЭВАКУИРОВАННЫЕ?», «ИСПЫТАТЕЛЬНЫЙ АРМЕЙСКИЙ ПОЛИГОН В ШЕНКФИЛДЕ: ЧТО ТАМ ПРОИСХОДИТ НА САМОМ ДЕЛЕ?», «ВОСЬМИДЕСЯТАЯ ПЕРЕКРЫТА УЖЕ ЧЕТЫРЕ ДНЯ», «ОЧИСТКА ПОЧТИ ЗАКОНЧИЛАСЬ: ТРАССА ОТКРЫВАЕТСЯ В ПОЛДЕНЬ».

Доминик и Джинджер с жутковатым чувством читали о происходивших в те дни событиях, которых не помнили, зная только, что в это время тихо отдыхали в «Транквилити». Читая о том кризисе, Доминик убеждался, что теория Джинджер верна: специалистам по промывке мозгов, очевидно, понадобилась бы еще неделя или две, чтобы включить эту тщательно продуманную историю о токсичном разливе в фальшивые воспоминания не только местных жителей, но и случайных гостей. Но они никак не могли перекрыть трассу и изолировать целый округ на такое длительное время.

Выпуск от среды, 11 июля, продолжил сагу: «ФЕДЕРАЛЬНАЯ ВОСЬМИДЕСЯТАЯ ОТКРЫВАЕТСЯ!», «КАРАНТИН СНЯТ: ЗАГРЯЗНЕНИЕ ЛИКВИДИРОВАНО», «ОБНАРУЖЕНЫ ПЕРВЫЕ ЭВАКУИРОВАННЫЕ: ОНИ НИЧЕГО НЕ ВИДЕЛИ».

Номера «Сентинел», типичной газеты маленького городка, имели от шестнадцати до тридцати двух полос. В течение тех июльских дней бо́льшая часть места была отдана сообщениям о кризисе с разливом токсичных веществ, потому что это событие привлекло репортеров со всей страны, и скромная «Сентинел» оказалась вдруг в центре яркой истории. Размышляя над этой кучей сведений, Доминик и Джинджер выделили много того, что относилось к их поискам, и эти материалы должны были помочь им в планировании следующего шага.

Начать с того, что уровень безопасности, установленный армией США, почти не позволял судить о том, в какой степени будет приподнята завеса над тайной. Хотя, строго говоря, это выходило за пределы их полномочий, армейские подразделения, прикрепленные к Шенкфилду, после происшествия перекрыли восьмидесятую на десятимильном участке и даже не уведомили о кризисе шерифа округа Элко или полицию штата Невада, пока не установили карантинную зону. Это было скандальным нарушением стандартной процедуры. Во время чрезвычайной ситуации шериф и полиция штата со все возраставшей горячностью протестовали против того, что армия не допускает их к участию в разрешении кризиса и узурпирует гражданскую власть. Местная полиция и полиция штата не были привлечены к обеспечению карантина, с ними не консультировались относительно выработки мер по ликвидации чрезвычайной ситуации, с учетом вероятности усиления ветра или других факторов, которые могли привести к распространению токсичного вещества за пределы первоначальной зоны карантина. Военные явно не доверяли никому, считая, что посторонние расскажут правду о случившемся в зоне карантина.