боги не изрекали своей воли так ясно, как теперь… неоспоримо… даже слепой поймет… прямо из неволи попасть туда, где быть ей предназначено судьбой!.. Здесь ей подобает остаться на всю жизнь… Мы не можем поступиться собственностью бога… Когда листья падают с неба на алтарь, их нельзя сметать… и она, как лист, упала здесь, среди святилища…

— Но я первая ее признала и приютила… я! — кричала со стонами Яргала.

Она взглянула на дочь, но по знаку, данному жрецом, вейдалотки вырвали Банюту из рук девушек и перепуганную, упиравшуюся то волоком, то на руках, затащили в свою загородку и на запор закрыли за ней двери. Раздался слабый крик… и все затихло…

Кревуля опять пригубил рог, отер губы и погрузился в мысли… Конис осмотрелся, шепотом сказал несколько слов вуршайтосам, отыскал глазами кунигаса, которого задержали у ограды, и подошел к нему.

— Не противься воле богов, — сказал он тихо, — плохое было бы начало… Девок у нас тьма… Если же кто коснется вейдалотки, то, будь он сто раз кунигасом, смерти ему не миновать…

— Но она не вейдалотка и не будет вейдалоткой, — ответил Юрий гордо, — она моя невеста. Я засватал ее в лесу, когда вел сюда; засватал при свидетелях… они здесь налицо… целовал в уста… поцелуями мы с ней обручились…

— Нет, — решительно возразил Конис, — свадьбы не было… Она будет вейдалоткой.

Они обменялись вызывающими взглядами, и Конис ушел, не желая продолжать разговор.

Яргалу, заливавшуюся плачем, бабы подняли с земли и силой вывели за ограду.

— Чего ревешь? С ума ты спятила? — уговаривали они ее. — Ведь это счастье! Экая, подумаешь, беда, что не выйдет замуж! Зато не будет и забот! Тоже, нашла счастье, выдать замуж! Кудель да горшки, да ведра, да стирка… В поле работа, в доме перебранка… Свекровь изводит, муж гуляет… А здесь она как сыр в масле покатается!.. Золотом ее осыплют… Молчи, старая, помалкивай!

И другие приходили с утешеньями да уговорами, но все напрасно… старуха заливалась.

Кунигас горел негодованием и рвал на себе одежду… Искал глазами Швентаса, но того не было поблизости… Опыт, вынесенный из прежней жизни, пригодился теперь Юрию… Он понял, что надо напустить на себя спокойствие и затаить поглубже гнев. Научившись у крыжаков лгать и молчать, он притворился равнодушным. Уселся на земле и послал Рымоса за хлебом и медом… и такую надел на себя личину, что казалось, будто он думает только о еде да старается наглядеться и наслушаться…

Из-за ограды сквозь щели долго и внимательно следил за ним глазами Конис; убедившись наконец, что гнев Юрия улегся и остыл, он медленно приблизился к нему.

— С богами шутки плохи! — сказал он ему тихо. — Ум-разум — вещь хорошая. Не знаю, как у немцев, но у нас креве и кревуля по-прежнему считаются посланниками богов, возвещающими их волю на земле. Не следует им сопротивляться…

Юрий поглядывал на Кониса и ничего не отвечал… Принесли еду и питье, и, хоть он и не был голоден, но притворился алчущим и жаждущим, чтобы поскорей отделаться от Кониса.

Тот прибавил еще несколько наставительных речений, закончил разговор словами: «бог довершает все свои дела» — и удалился.

Рымос тем временем искал Швентаса, который после долгой разлуки с родиной не мог вдосталь наболтаться с земляками. Он был нарасхват, и всем должен был рассказывать небылицы о крыжаках. Рымос с трудом нашел его и привел к кунигасу. Старый детина был подвыпивши, но весел и смотрел на все самым благодушным образом.

Кунигасу удалось отвести его в сторонку.

— Ты знаешь, что случилось? — спросил он.

— Как не знать! — засмеялся Швентас. — Люди говорят, что Банюте очень повезло.

Юрий насупился.

— И охота вам сохнуть по одной девке? — перебил холоп, предвидя, что скажет Юрий. — Мать вам сыщет в сто раз лучшую… А ну их! Не вам воевать с кревулем и вейдалотами, раз они ее облюбовали…

Итак, напрасно было говорить со Швентасом и ожидать от него содействия. Юрий переменил тактику.

— Слушай, — сказал он тихо, — я вижу, что мне здесь не доверяют и следят за мной. Боюсь даже, что меня не пустят, если я вздумаю удрать (в действительности Юрий и не думал оставлять Банюту). Я здесь немного отдохну, а ты ступай, извести мать… Скажи, пусть явится за мной…

Швентас испытующе взглянул на Юрия.

— Отсылаете меня одного?

— Отдохну, — повторил кунигас, — обожду здесь людей, которых мать пришлет за мной. Иди!

Холоп задумался, поскреб в затылке, но не перечил. Медленно отошел от Юрия и поплелся к становищу. А Юрий пошел назад в ограду, разыскал шалаш, в котором провел ночь, и лег. Верный Рымос растянулся у его ног. Банюты нигде не было, ни видно и ни слышно.

Девушки по-прежнему чередовались у огня и жизнь святилища шла обычной чередой.

Тем временем кроме баб плачущую Яргалу обступили вуршайтосы и свальгоны, подосланные вейдалотами. Они улещивали ее великими посулами и уговаривали не нарекать на волю Лаймы.

— Увидишь, как все будет теперь спориться у тебя в хозяйстве… и в доме будет полная чаша, и соседи станут уважать, когда дочь приставлена к священному огню. И в хате потеплеет: очаг жарче гореть будет…

Но старуха не хотела слушать.

— Вчера ведь дочки не было, — говорили бабы, — как же ты успела к ней привыкнуть?

— Ой! Лучше бы глаза мои ее не видели, и сердце ей не радовалось, чем так скоро потерять ее! Как сон, миновало мое счастье! — плакалась старуха.

Так прошел день до вечера. Солнце закатилось. Долина уснула.

Рымос выскользнул из шалаша, чтобы отыскать, по приказанию кунигаса, Швентаса; но уже не нашел его. Старик исчез.

На другой день Юрий сновал, ходил и изнывал, не увидит ли где-нибудь Банюту, не услышит ли ее голос… Но она исчезла, как в землю провалилась, и нигде ее не было. Неужели ее тайком переправили в другое место?

Нет, один только был огонь и дуб, и одно Ромово.

Никто не догадывался о чувствах Юрия: о том, как он страдал, как упрекал себя за то, что послушался Швентаса и направился прежде всего в Ромово. Юрий расхаживал с равнодушным на вид лицом, спокойно разговаривал с Конисом, не обнаруживал ни гнева, ни тоски. Но он считал дни, когда мог вернуться Швентас. Хотя счет был ненадежный: расстояний он не знал, дорог в Пиллены было несколько, Швентас был утомлен… Да и помех могло встретиться немало.

Когда в бору раздавался стук колес и приезжали новые поклонники в Ромово, сердце Юрия стучало: он высматривал, выспрашивал, не послы ли