Документ, который подтверждал гарантии неприкосновенности, назывался «салвогвардия». В Нарве, помимо упомянутых купцов, подобные охранные листы были повешены на дома ратсгеров (членов городского совета). Такую же бумагу дали дому подполковника Маркварда, где в подвале пряталась от погрома его жена [1457]. Сам подполковник с июня находился в плену в русском лагере, мог наблюдать приготовления к штурму и наверняка опасался за судьбу супруги. Очевидно, он испросил такую охранную грамоту у российского командования. Содержание нарвских салвогвардий нам не известно, зато до нас дошел печатный бланк «оборонительного листа», выпущенный в русской армии в 1707 г. Он гласил: «Дабы без нашего Великого Государя указу чрез звычайных поборов, и никаких налог и обид отнюдь не чинили, и лошадей и ничего иного своевольно, кроме подорожных данных выше писанных наших генералов не брали, под опасением за то себе от нас Великого Государя нашего Царского Величества жестокого наказания по воинским правам» [1458].

Несмотря на старания царя, штурм Нарвы привел к жертвам среди гарнизона и жителей. Шведский журнал обороны Нарвы и Ивангорода, опубликованный Адлерфельдом, сообщает: «Резня продолжалась несколько часов, пока царь своим присутствием не прекратил ее. Легко можно представить множество жертв: не говоря о трех тысячах русских, убитых при штурме, и наших собственных солдат, тела несчастных жителей лежали грудами, кровь потоками лилась по улицам; враги три дня были заняты вывозом убитых, раненых и больных на телегах и санях. Они свозили всех к Ивангородскому мосту, откуда всех, и мертвых, и живых, без жалости, одного за другим бросали в воду»[1459]. Остается лишь догадываться, насколько сие зловещее описание соответствовало действительности; количество русских жертв штурма в нем явно преувеличено.

До нас дошло свидетельство одного из нарвских горожан, который сохранил жизнь, но потерял все свое имущество. «Все мы ждали смерти неизбежной. В день штурма я, больной лихорадкою, отправился в дом бургомистра Шварца, чтобы присоединиться к своему отряду; на пути встретились бежавшие люди, с известием, что Новый город уже в руках русских. Я бросился к Шварцу и заперся в нижнем этаже с женою его, пастором, бывшим комендантом Нотебурга Шлиппенбахом и другими лицами. Едва мы замкнули двери, явились русские и начали стучаться. К великому счастию нашему, был с ними немецкий майор, именем Вейде; он обещал нам пардон. Мы отворили двери и, при виде русских, пришли в ужас; но майор сдержал свое слово: благодаря Всевышнему, мы были спасены. Только все имущество свое я потерял: его разграбили русские; на мне остался только старый кафтан» [1460].

Русский журнал осады констатировал, что «немалое число шведов побито, и в первом жару и жены и дети мало щажены… И тако гордой комендант Нарвенской в бедственную погибель и расхищение гварнизон и граждан упорностию своею привел, и ежели бы солдаты наши не были от кровопролития уняты, то бы мало кто остался», т. е. факты «погибели и расхищения» признавались, но вся ответственность возлагалась на Горна [1461].

Генерал-майор Хенниг Рудольф Горн был взят в плен, как только русские вошли в город; вместе с ним несколько десятков офицеров кавалерии, пехоты, артиллерии и инженеров, а также около тысячи солдат были захвачены и получили пощаду[1462]. Когда Горна привели к царю, тот сурово обошелся с ним и, говорят, даже ударил, в наказание за грубый ответ на последнее предложение о сдаче. Петр приказал посадить Горна в ту же тюрьму, в которой ранее содержался полковник Шлиппенбах (бывший комендант Нотебурга, которого Горн обвинил в неоказании должного сопротивления перед сдачей); а Шлиппенбах был отпущен в Стокгольм, чтобы предстать перед судом по обвинению о сдаче крепости[1463]. В воспоминаниях самого Горна царская пощечина не упоминается, зато сообщается, как два сопровождавших его в тюрьму русских офицера ударили его по лицу, а сундуки в доме коменданта были вскрыты и разграблены [1464]. У А. Гордона есть несколько подробностей – отпуская Шлиппенбаха, царь сказал, что тот проявил себя лучшим воином, отражая русский штурм 13 часов, в то время как Горн не продержался и часа, и к тому же заперся с несколькими офицерами в подвале, откуда не выходил, пока все не стихло [1465].

Другой кровопролитный штурм с последовавшим погромом и массовыми жертвами произошел в 1708 г. Вопросы о том, что произошло с гетманской резиденцией городом Батуриным, его гарнизоном и жителями после взятия войсками Меншикова, активно дискутируются современными исследователями [1466]. На наш взгляд, из всех немногочисленных и не всегда информативных источников наиболее подробно и правдоподобно события во взятом штурмом городе описывает «Лизогубовская летопись». «Много там людей пропало от меча, понеже збег был от всех сел; однак за вытрублением не мертвить, много еще явилося у князя Меншикова, который дать веле им писание, чтоб никто их не занимал; – многож в Сейме потонуло людей, утекаючи чрез лед еще не крепкий, много и погорело, крившихся по хоромах, в лиохах, в погребах, в ямах, где паче подушилися, а на хоромах погорели, ибо, хотя и вытрубление було перестать от кровопролития, однак выходящих от сокрытия войско заюшеное, а паче рядовые солдаты, поналившиеся (понеже везде изобилие было всякого напою) кололи людей и рубали, а для того боячися прочие в скрытых местех сидели, аж когда огонь обойшел весь город, и скрытый пострадалы; мало еднак от огня спаслося и только одна хатка, под самою стеною вала от запада стоячая, уцелела неякогось старушка; церковь же в замку деревянная сгорела, в городе Тройцы Святой каменная, верхами и работою внутрь огорела, а церковь Николая каменная недороблена была и уже от прошлого 708 года до 1742 пустый город и замок и церкви в городе и на Гончаривце были»[1467]. Таким образом, избиение местных жителей солдатами и драгунами имело место и носило стихийный характер – вопреки сигналам («вытрублению перестать») русского командования аналогично ситуации после штурма Нарвы; пожар в городе начался во время штурма, и значительное число жертв пришлось на задохнувшихся в подземных укрытиях и утонувших в реке.