Ко взятому Меншиковым Батурину приближалась шведская армия, поэтому остро стоял вопрос о том, что делать с крепостью. Петр предлагал Меншикову на выбор два варианта: либо готовить крепость к обороне («ежели возможно от шведов в Батурине сидеть, то извольте поправить и посадить в гварнизон (хотя драгун в прибаву к стрельцам, пока пехота будет…») либо уничтожить ее совсем («буде же… оная крепость слаба, то зело лутче такую великую артиллерию вывесть в Глухов, а строенья зжечь (которая там зело ныне нужно)» [1468]. Несколькими днями позже царь отдал однозначный приказ: «Батурин в знак изменникам (понеже боронились) другим на приклад зжечь весь» [1469]; но к тому моменту город уже сгорел и был оставлен Меншиковым.

Последовавшие в 1709 г. операции царских войск против Сечи, Переволочной, других запорожских городков, а также в 1711 г. против Новосергиевска содержат примеры намеренной расправы над гарнизоном и жителями. Жестокость действий связывалась с подавлением вооруженного мятежа во время активных военных действий с внешним врагом и считалась наказанием за измену.

После успешного штурма Эльбинга такого массового и санкционированного разграбления города, как в Нарве, не произошло, но горожане жаловались на притеснения со стороны «московитов». В ответ генерал Ностиц заявил им, что это был семнадцатый штурм в его карьере, и он никогда не видел более умеренного поведения солдат, которым к тому же давно не платили жалованья[1470]. Как мы теперь знаем, штурм был редким явлением в ту эпоху, поэтому увидеть 17 штурмов одному человеку было практически невозможно; в биографии Ностица такого количества приступов тоже не найти. Очевидно генерал, преувеличивая в глазах магистрата свой собственный боевой опыт, хотел подчеркнуть, что русские солдаты в Эльбинге могли бы вести себя гораздо хуже.

Захват польской Познани в 1703 г. небольшим отрядом барона Арвида Акселя Мардефельда обошелся без штурма и кровопролития, поскольку вооруженные горожане в последний момент отказались от сопротивления и сдались. Тем не менее шведский командир потребовал с них немедленной уплаты (помимо большой контрибуции, наложенной позднее) суммы в тысячу крон для солдат, чтобы удержать их от разграбления города[1471].

Случаи взятия городов силой оружия служили наглядным примером для комендантов, которые старались не доводить до штурма и в подавляющем большинстве случаев сдавали свои крепости на более ранних стадиях осады. Но монархи и командующие, конечно, не могли одобрять сдачу неприятелю, поэтому военное законодательство европейских стран более или менее подробно описывало, какое поведение осажденного гарнизона являлось наказуемым, а в каких случаях сдача была простительна.

Военно-уголовные кодексы европейских государств, как и многие другие аспекты военного устройства, в течение XVI–XVII веков представляли собой непрерывную череду заимствований у страны, которая в тот или иной период являлась лидером в военном деле. Французы и голландцы брали за образец испанские законы (с сильным влиянием на них инквизиции); французское законодательство перекочевало в кодексы Священной Римской империи и германских государств; шведское опиралось на французские, немецкие и античные римские законы[1472]. Шведский «Военный артикул» знаменитого короля Густава Адольфа, созданный в 1621–1632 гг., был изменен в 1683 г. при короле Карле XI; в этой редакции, известной как «новошведский артикул», он действовал во время Северной войны и послужил образцом для петровского Воинского артикула, изданного в 1715 г.

Если мы обратимся к раннему петровскому военному законодательству (тому, которое действовало в войсках до появления Воинского артикула 1715 г.), то увидим, что о сдаче крепостей оно говорило довольно лаконично. Из приведенных ниже примеров видно, что Уложение возлагало ответственность за сдачу только на коменданта, но предусматривало и коллизию, когда подчиненные принуждали его к сдаче. Краткий артикул, помимо коменданта, также винит подчиненных, «позволивших» сдачу. Развитием этого казуса стала необычная норма п. 120 Воинского артикула, который обязывал солдат и офицеров гарнизона воспрепятствовать сдаче крепости, если увидят, что комендант собирается сдаваться «без крайней нужды»; подчиненные должны были либо принудить своего начальника к продолжению обороны либо избрать себе нового командира. Такое требование – прямо противоречащее принципам воинской дисциплины, – не содержится в большинстве европейских кодексов, и в русском артикуле появилось, вероятно, из датского и польского артикулов. По мнению Бобровского, наличие такой нормы могло говорить о том, что в надежности некоторых комендантов были основания сомневаться, особенно при большом количестве мелких пограничных укреплений под командованием младших офицеров[1473].

Вслед за п. 131 Уложения, Краткий артикул (гл. VIII п. 14) требовал, чтобы «в крепости никтоб не осмелился о сдаче говорить, но каждый должность свою до последней капли крови делал бы под потерянием живота». Уложение (п. 132) предусматривало наказание, когда «начальник крепости без указу и без повеления вышнего город сдаст» – т. е. единственная возможность сдачи подразумевалась по прямому приказу сверху. В Кратком артикуле п. 15 условия, в которых сдача не считалась преступлением, лишь упоминаются: «Кто крепость без нужды сдаст, пока крайняя нужда в аммуниции и в провианте не застигла, и хотя малейший способ к обороне имеет, голову потерял, и все, как кофицеры, так и рядовые, которые в сем позволили, по жребью смертию да умрут»[1474]. Более подробно эти условия («Причины, которых ради комендант, офицеры и салдаты извинены быть могут, когда крепость здастся») были описаны позднее в Воинском артикуле п. 123. В первую очередь уважительной причиной был крайний голод, полное истощение запасов провианта и боеприпасов при условии соблюдения во время осады всевозможной бережливости. Другими причинами были: а) высокие потери («когда людей так убудет, что оборонитися весьма не в состоянии будут»), при условии, что во время осады оборонялись храбро, б) отсутствие надежды на сикурс и в) невозможность «по всем видам» дальше удерживать крепость. Однако все эти обстоятельства позволяли сдачу, лишь если комендант не получал «особливого указа… до последняго человека оборонятися». Имея такой приказ, комендант не имел права отдавать крепость и вести любые переговоры с неприятелем. Воинский артикул (п. 117) также не имел претензий к отдельным частям и подразделениям, которые «с неприятелем надлежащим образом трактовали» после того, как «атаку от неприятеля выдержали, и крайние отпоры учинили… более держатся, или от фельдмаршала или генерала указу обождать и сикурсу получить более надежды не имели»[1475].