В официальной историографии разрешение на грабеж города, как правило, не упоминается, лишь в одном журнале прямо написано: «Наши солдаты… забавлены в Нарве граблением многих пожитков и вещей тутошних жителей, которых на многие милионы тогда разграбили, что им позволено в добычу за труды свои»[1428]. На следующий день после штурма, 10 августа, по армии был издан приказ, согласно которому никому не разрешалось входить в Нарву под страхом смерти, что подразумевает, что к тому времени российские войска были выведены из города обратно в свой осадный лагерь, и в городе, по-видимому, оставались лишь необходимые для содержания караулов части. Согласно тому же документу, от полков затребовали списки убитых и раненых во время штурма; погребение офицеров откладывалось до особого царского указа. Всем солдатам и офицерам под угрозой смертной казни велено было сдать в лагере у караула взятые ими в городе «добычу и полон», так же следовало поступить с выручкой от тех награбленных вещей, которые уже успели продать[1429]. Таким образом, начавшийся после штурма 9 августа грабеж был прекращен 10 августа.

О распределении захваченной солдатами в Нарве добычи сохранилась инструкция Петра князю А. И. Репнину от 21 августа: «1. Серебро всякое, также и золотые отдать тем, кои принесли. 2. Медь всю собрав, заплатить по три рубли солдатам, а протчим – по два. 3. Что принадлежит казне королевской, то даром взять. 4. Протчее все, также и деньги, которые доведутся плотить салдатам за медь, отдать в раздел афицерам и солдатам, кои были на приступ определены»[1430]. Как видно, правила раздела добычи соответствовали действовавшим законам – практически вся добыча либо отдавалась солдатам либо выкупалась у них; лишь казенные запасы безоговорочно переписывались на царскую казну. Интересно, что фельдмаршал Огильви остался при этом обделенным, на что сетовал царю 21 марта 1705 г.: «При славном покорении Нарвы, все чины от солдата до высочайшего офицера получили знатную добычу. Только я один, хотя по правам воинским вся комендантская квартира мне принадлежала, ничего не получил, потому что когда другие овладевали домами, погребами и проч., я покорял Ивангород» [1431].

После успешного штурма Эльбинга разграбления города не последовало, но сам факт взятия города силой оружия предопределял отношение победителей к горожанам. Петр приказал обязать эльбингских горожан пошить русским войскам новые мундиры и собрать деньги на жалованье: «Тамошние мещаня наипаче нам не могут в том прекословить, понеже они от нас правом оружия взяты, ибо они шведом без жадного супротивления толь многие лета кантрибуции давали»[1432]. Царь обосновал право такого обременения в письме к Августу II: «Хотя они оной штюрмом взяли, однакож от всякого грабления оного, которое при таком случае обыкновенно бывает, веема удержалися. И сего ради оные наши войска сие толь наипаче от того города заслужили, дабы они им потребное прокормление, которое наши ныне еще из иных мест сыскивать принуждены, и мундирунок давали» [1433].

В случае, если город мог быть взят коалиционными войсками, союзники заранее договаривались о принципах раздела добычи и трофеев. В 1713 г. был написан проект передачи датчанам русского вспомогательного корпуса для взятия города Висмара: «Ежели город Висмар возметца штурмом и тамоших жителей и прочих з добычь, что явитца сверх воинской арматуры, имеет разделено быть потому ж против препорцыи людей между росискими и дацкими войски». «Воинскую арматуру», как то медные пушки калибром 12 фунтов и менее, знамена, штандарты, литавры, барабаны и оружие, предполагалось делить между контингентами также по пропорции числа участников штурма[1434]. (Договор не пригодился – Висмар сдался в апреле 1716 г. войскам Дании, Пруссии и Ганновера; русские войска князя Репнина пришли в последний момент и не успели принять участия в осаде [1435].) Идентичные требования о пропорциональном разделе добычи на случай взятия штурмом Штральзунда содержал заключенный 9 июля 1713 г. договор между командующими союзными (России, Польши и Дании) войсками о военных действиях в Померании; в случае сдачи города без штурма пушки 12 фунтов и крупнее все передавались польскому королю, а от остальных трофеев и пленных треть подлежала передаче русским [1436].

Артиллерия была тем родом оружия, с помощью которого преимущественно и брались крепости, однако сами артиллеристы, в отличие от пехотинцев, не входили в город вместе со штурмовыми колоннами. Поэтому правам артиллеристов на добычу были посвящены свои военные обычаи. Сложно сказать, насколько широко в Европе были распространены эти обычаи и как они изменялись во времени, но об их существовании сохранились свидетельства как в трудах по военному делу, так и в документах, касающихся отдельных осад.

В XVI в. существовало отраженное в испанском трактате правило, по которому во взятой крепости пушки, оставшиеся на лафетах, отписывались на короля, пушки без лафетов отдавались генералу артиллерии, а разбитые пушки – пушкарям. У Малле написано, что по праву войны колокола взятого города должны достаться артиллерии победителя[1437]. Маркиз Санта-Круз полувеком позже подтверждал, что все колокола (и вообще все медные и бронзовые изделия) взятого города должны достаться офицерам-артиллеристам, которые произвели хотя бы один выстрел по крепости; при этом он не знал, откуда происходило такое правило, и считал необходимым давать горожанам возможность заплатить денежный выкуп вместо снятия колоколов со своих храмов[1438]. Джон Райт иллюстрирует укорененность этого обычая во французском войске ситуацией вокруг взятия Барселоны в 1697 г., когда даже сам французский главнокомандующий герцог Вандом не смог оградить горожан от притязаний своего командующего артиллерией – тот требовал выкуп в 10 000 дублонов за весь металл, находящийся в городе [1439]. Сложно с уверенностью говорить о происхождении этого обычая, объяснений в документах эпохи найти пока не удалось. Автор книги о жестокостях европейских войн раннего Нового времени предполагает, что традиция восходит к Религиозным войнам в Европе, когда в поверженном городе победители отдавали колокола своим артиллеристам на металл или разбивали их в наказание за службу противной конфессии [1440].