Анализируя требования европейских кодексов XVII в., Бобровский, в частности, сообщает обстоятельства, в которых гарнизон имел право сдать свою позицию (крепость или редут) по артикулу Густава Адольфа: отбито три штурма, нет надежды на помощь извне или предвидится неминуемая гибель при продолжении сопротивления[1476]. Более поздние рассмотренные исследователем артикулы (Бранденбурга, Голландии, Цюриха, Швеции и России) уже не требовали отбить именно три штурма. По наблюдению Джона Райта, французским комендантам времен Людовика XIII запрещалось сдаваться, если в главном укреплении не сделана проходимая брешь и если не было отбито несколько штурмов; однако при Людовике XIV, в 1705 г., обязательным было отбитие лишь одной атаки на брешь[1477].

Однако, возможно, что «три отбитых штурма» продолжали считаться общепризнанным показателем добросовестной обороны. Например, мы видим троекратность попыток в одном русском известии о сдаче Веприка («наши люди, по отбивании трех жестоких штюрмов, принуждены были здаться неприятелю», а мы знаем, что штурм был один, хоть и с трех направлений) [1478]. В 1705 г. «трикратно» и безуспешно приступали шведы генерала Мейделя на ретраншемент на р. Черной (близ Шлиссельбурга), где засели и отказались сдаться 200 русских [1479]. О троекратном отражении атак шведов на свою позицию при отступлении союзных саксонских и русских войск в сентябре 1706 г. сообщал командир арьергарда Х.Х. фон-дер-Ропп [1480]. Трижды были отбиты попытки шведов переправиться через Десну у деревни Мезинь 2 ноября 1708 г. (после чего река все же была форсирована) [1481] Три выдержанных приступа ставил себе в заслугу сдавшийся гарнизон Нотебурга[1482]. Комендант Ниена рапортовал о долгой осаде и трех штурмах (что было очевидной неправдой) [1483]. Столько же раз были успешно отбиты контратаки шведов при занятии русскими Коперберга в 1710 г. [1484].

Быть может, распространенное в те времена представление о необходимости трех попыток предопределяло фактическое поведение атакующих и обороняющихся, и первые на самом деле старались трижды повторить нападение, а последние – продержаться в течение трех приступов. А может быть, встречаемая в реляциях «троекратность» была лишь художественным приемом, способом оправдать свои неудачные действия постфактум либо придать больший вес успешным действиям? В любом случае, сравнительно частое упоминание трехкратных атак в источниках обращает на себя внимание.

Вобан посвятил свою знаменитую книгу описанию всех теоретически возможных способов атаки и обороны, исходя из того, что комендант крепости будет защищаться «до крайней возможности»; при этом сам великий фортификатор признавал, что за его карьеру такого практически никогда не случалось. Чаще осада завершалась, «как только увидят, что их некоторые наружные пристройки от неприятеля взяты, и неприятельский минер подведен к стене главной крепости, а особливо когда в бастионе пролом сделан». В начале второй части книги «О обороне крепостей» Вобан остановился на мотивах, которые обычно побуждали комендантов сдавать города: «Несколько салдат их ранены, другие больны, а те, которые еще в состоянии служить, весьма ослабели, и для их несносных трудов и долговременного такого беспокойства, о сохранении их уже самое время стараться». Такие соображения могли приходить в голову коменданту и раньше во время осады, но часто толчком к сдаче служили обращения к нему офицеров гарнизона с теми же доводами. В таком случае комендант был рад переложить ответственность на офицеров, первыми высказавших предложение сдаться [1485]. Затем Вобан пишет, что пролом в стене (фасе бастиона) не должен становиться причиной сдачи, поскольку позади бреши можно возвести ретраншемент – временное укрепление, которое осаждающему также придется брать силой. Лишь после того как ретраншемент будет разрушен и оставлен, а также при условии, что «весь фас болверка разбит, ров весь осыпался, гарнизон ослабел, большая часть амуниции издержана, салдаты умучены, и к получению сикурса надежды нет» – лишь тогда комендант с честью мог вступать с противником в переговоры («капитуляцию»), «которая ему и под его командою обороняющемуся войску не иначе как весьма похвальна быть может; для того что он неприятелю своему ничто иное, как только со всем разоренную крепость оставит, которой разбитыя стены к вечной его хвале служить будут»[1486].

Курганов рассуждает о причинах, по которым комендант мог сдать крепость либо решиться на оборону до конца. Могло случиться, что осаждающий атаковал пункт (крепость, деревню, дом) походя (например, следуя к какому-либо другому месту) и не имел времени для длительной осады. В таком случае гарнизону следовало обороняться с возможным упорством и ждать, когда неприятель отступит. Но бывало, что шансов на успешную оборону не оставалось – нападающий силен, никуда не спешит, а помощи ждать неоткуда. Даже если первый штурм был отбит, при втором приступе неприятель «угрожал не сделать ни какой пощады» и «не принять по договору» (т. е. в лучшем случае взять в плен и в худшем – перебить всех). В такой ситуации «храбрый и разумный человек» должен был согласиться на сдачу, не дожидаясь штурма [1487].

Для осажденного «приличным» считалось сдаться лишь после того, как осаждающий предпримет значительные усилия к взятию города (построит артиллерийские батареи, подведет осадные траншеи к валам, пробьет брешь в стене). Потраченные неприятелем на осадные работы время и силы оправдывали коменданта в глазах собственного командования и показывали, что к защите города были предприняты все возможные усилия. Своей упорной обороной гарнизон мог «заработать» себе более почетные условия сдачи.

В некоторых случаях коменданты дожидались, пока осаждающий построит осадные батареи, и затем были готовы сдать крепость после короткой бомбардировки. В мае 1703 г. после начала русскими бомбардировки запросил пощады и был выпущен на аккорд шведский гарнизон Копорья: «Не стерпя от бомб наших великого утеснения и видя изнеможение силы своея, по барабанном бою, вышед из тое крепости, сам комендант с офицеры просили пардона со слезами; и господин генерал-фельтмаршал, видя их такое слезное прошение, по христианскому закону над оными показал милосердия, и по их прошению учинить повелел и, приняв город, и артиллерию и протчее, что в том городе было, того коменданта с протчими обретающимися в гварнизоне людми приказал отпустить их в неприятельскую сторону к Выборху»[1488]. Схожим образом закончились осады Ям, Ниена, Митавского замка и Штеттина [1489]. А под Тенингеном сооружение мортирных батарей само по себе стало поводом к переговорам о сдаче крепости, и бомбардирование так и не было начато [1490]. Во все время недельных переговоров с ивангородским комендантом (Магнус Стиернстролле впоследствии фактически руководил обороной Выборга в 1710 г.) по крепости не было сделано ни одного выстрела, хотя вокруг нее было собрано большое количество русских пушек, высвободившихся после взятия Нарвы [1491].