Ещё в завещании своём отец, князь Кантемир, выделил Матвея из числа лиц, которым передавал своё состояние: Матвей был расточителен и беспутен с самого раннего возраста, доставлял всей семье много самых горьких минут. И потому Мария была счастлива, что ей удалось пристроить Матвея в семью графа Лобанова-Ростовского. Аграфена, невеста Матвея, производила на Марию самое благоприятное впечатление: и красива, и умна, и не старше восемнадцати лет. Когда свадьба наконец состоялась, Мария словно бы вознеслась на небо — она так и видела Матвея окружённым многочисленными детьми, потомством князей Кантемиров.

Однако Матвей умер бездетным...

Сергей же отправился добывать себе воинскую славу — он отпросился в ряды действующей армии и был сначала в Европе, потом на Дунае. И снова волновалась Мария о его судьбе — жив ли, здоров ли, высылала ему деньги, потому как за границей житьё было слишком дорогое, закладывала свои крестики, чтобы добыть ему денег, ждала оброка с вотчин, где постоянные недороды разоряли крестьян, а значит, и их хозяев, выкручивалась, как могла, чтобы помочь брату.

Сергей так и не женился — он привёз себе турчанку-наложницу и прожил с нею почти всю жизнь, так и не согласившись на уговоры сестры войти в семью знатных дворянских родов России...

Безуспешными оказались хлопоты Марии женить младшего брата, с которым она была особенно дружна, на княжне Черкасской. Мария постоянно ездила в дом к Черкасским, передавала брату в Лондон каждое сколько-нибудь доброжелательное слово невесты или её матери в повседневных письмах, но далёкое расстояние, длительная разлука постепенно отвратили Антиоха от этой женитьбы. И хоть высылал он из Лондона, а потом из Парижа дорогие подарки своей невесте, писал ей чувствительные письма, но княжна Черкасская предпочла другого — близкого и ежедневно её посещавшего...

Много слёз пролила Мария из-за этой несостоявшейся свадьбы, которая одна ещё поддерживала в ней надежду на продление рода Кантемиров. Нет, ни один брат из рода Кантемиров не дал потомства, и она чувствовала над собой эту постоянно висевшую тучу проклятия Балтаджи-паши.

На себя она давно махнула рукой: даже если бы она вышла замуж, всё равно имя её было бы утрачено и фамилия Кантемиров не могла быть восполнена ею.

Но княжна всё ещё была хороша собой и в свои сорок лет пользовалась поклонением людей, желавших сделать ей предложение.

Придворная жизнь и её влияние, а также красота и благоразумие Марии привлекали к ней мужчин. Но гордость не позволяла ей остановиться на том из них, кто был бы ниже её по родовитости и знатности. Настойчиво добивался её руки один богатейший, но незнатный человек, и она даже спрашивала совета у Антиоха, выходить ли за него. И опять тот же грузинский царевич, который получил отказ ещё во времена Петра Великого, посватался к ней.

«Что Вы мне посоветуете, — писала она Антиоху, — выйти мне замуж за богатого и не столь знатного человека или за бедного, но слишком знатного? Я жду Вашего ответа, так как без Вашего позволения ни на что не решусь».

Антиох посоветовал ей прислушаться к велению её сердца, и Мария отказала обоим женихам — не было в её душе места для любви. Один только раз в жизни любила она — страстно, бурно, самозабвенно. Теперь в её сердце был один лишь пепел. А без взаимного чувства не хотелось ей соединять свою жизнь с кем бы то ни было...

Искорка уважения, если не любви, проснулась в ней, когда она увидела Фёдора Васильевича Наумова. Немного напоминал он её кумира, Великого Петра, — пусть не тот рост, пусть не те огромные навыкате глаза, но те же уверенные движения, то же достоинство и чувство рыцарского благородства вдруг возродили в ней надежду, что с этим человеком она, может быть, будет покойна и если не счастлива, то по крайней мере обретёт могучее крыло и защиту от жизненных невзгод...

И опять спрашивала она совета у Антиоха, хоть и был он младшим из братьев:

«Сегодня я получила Ваше приятное письмо и обрадовалась, узнав о Вашем здоровье. Дай Бог, чтобы и впредь Провидение даровало Вам его и желанное счастье.

Так как теперь час почты, то за неимением времени мне нельзя написать Вам обстоятельный ответ, вдобавок я порядочно угорела от печки.

Одно немаловажное обстоятельство беспокоит меня пятый день. Многие дают мне советы, но Ваш будет наилучший. Бог также поможет нам.

Не знаю, слыхали ли Вы о некоем Наумове Фёдоре Васильевиче — он желает на мне жениться. Я видела его, говорила с ним и объявила, что без Вашего совета ни на что не могу решиться. Затем на вопрос о приданом и обычной здесь «рядной» я почти с гневом отмети ла, что у меня только и есть, что он видит на мне, и если он доволен этим, то хорошо. В противном же случае мне незачем писать Вам по-пустому.

Наумов, однако, из любви, которую, по-видимому, ко мне питает, и из уважения к нашему роду предоставил на моё усмотрение, составлять или нет роспись приданого. Но, во всяком случае, я поставила ему на вид, что, какое бы состояние я ни имела, движимое либо же недвижимое, оно всегда будет оставаться моей собственностью, которую со временем переведу на Ваше имя, чему братья препятствовать не будут.

Но довольно об этом, займёмся его характеристикой.

Севаст и Камараш, которые присутствовали при нашем объяснении, говорят, что он человек добрый, во-первых, во-вторых, из знатного рода, в-третьих, генерал-лейтенант, владелец многих вотчин, богат. Хотя я сейчас бедна, не желала бы из-за его богатств и будущности менять свою фамилию. Если Богу будет угодно, то мой долг — покориться: «нужда закон изменяет».

Наумов не так стар — ему пятьдесят лет...»

Конечно же, Антиох пожелал сестре счастья в этом браке, тем более что сквозь сухую тональность её строк прочёл он, что чем-то нравится ей Наумов, что она могла бы стать счастливой в этом браке.

Но до свадьбы дело не дошло — началось гонение на верховников, замышлявших ограничить правление императрицы, и Наумова выслали далеко за Каму, потому что и он принимал участие в этих шляхетских замыслах. Мария не захотела последовать за своим женихом и осталась одна. То ли это событие, то ли соображения более практического свойства — придворная жизнь требовала больших расходов и трат — заставили Марию тактично просить императрицу отпустить её с поста статс-дамы и фрейлины и позволить ей удалиться в Москву. А смерть её весёлой покровительницы и благодетельницы Катерины, герцогини Мекленбургской, и вовсе сделала её жизнь при дворе невыносимо пустой и скучной.

Она получила это позволение, удалилась в Москву, в отцовский дом, а летом жила в стареньком господском доме в сельце Марьино, где обновила небольшую церковь и стремилась устроить при ней монастырь.

Беды и несчастья, казалось, преследовали её. Большой пожар 1737 года уничтожил отцовский дом, но Мария и об этом ужасном событии, оставившем её без крова, написала Антиоху иронично-смешливое письмо, где не было места унылым вздохам и жалобам.

В «Ноевом ковчеге», как называла она свой московский дом, было множество собак и кошек, и прежде всего о них писала она Антиоху: